Л. улыбнулась, приняв правила игры.
Прежде всего, она сообщила мне, что пишет за других. Это ее профессия. Она описывала их признания, состояние души, их исключительные жизни, о которых только и надо было, что рассказать, реже их путь без шероховатостей, который следовало превратить в эпопею. Прежде она была журналисткой, но несколько лет назад превратила процесс литературной обработки в свою профессию. Л. была очень востребована издателями и даже позволяла себе отказываться от некоторых предложений. Со временем она постепенно стала специализироваться на женских автобиографиях; актрисы, певицы, дамы-политики рвали ее на части. Л. рассказала, как работает этот рынок: три или четыре литобработчика захватили самые жирные куски. Чаще всего она конкурирует с двумя известными авторами, которые, помимо собственной работы, пишут «под кого-то», «литературными неграми», уточнила она. Это невидимая литературная порода, к которой принадлежит и она сама. Потому что их имя не указывается на обложке, в лучшем случае оно возникает на первой странице: «в соавторстве». Но, по правде сказать, чаще всего ничто ни внутри, ни снаружи книги не позволяет догадаться, что подложный автор порой не написал в ней ни единого слова. Она перечислила мне названия своих последних сочинений, среди которых фигурировали воспоминания топ-модели с мировым именем и повествование о многолетней жизни в неволе одной молодой женщины. Затем Л. рассказала мне о долгих часах, проведенных ею для того, чтобы собрать материал, в беседах с этими людьми, о том, сколько времени требуется, чтобы они стали общительнее, о той связи, которая постепенно возникает, сперва очень ненадежная, потом все более крепкая и доверительная. Она расценивала их как своих «пациентов». Разумеется, это слово не следует понимать буквально, и все же термин был выбран не случайно, потому что на самом деле она выслушивала рассказы об их мучениях, противоречиях, постигала их самые сокровенные мысли. Некоторые иногда даже испытывали необходимость избежать ее взгляда или прилечь. Чаще всего она приходила к ним, доставала диктофон и телефон (однажды она утратила запись целого сеанса: аппарат разрядился во время беседы, а она не заметила; с тех пор она обезопасилась при помощи дубликата записи) и давала изливаться словам, воспоминаниям. Предыдущее лето она провела на Ибице, в доме одной известной телеведущей, с которой вместе прожила много недель. Она вошла в ее ритм, познакомилась с ее друзьями, растворилась в обстановке. Постепенно, во время совместных завтраков, ночных прогулок, пробуждений в опустевшем доме после вчерашних вечеринок, пришла доверительность. Л. все записывала, часы незначительной болтовни, когда вдруг возникало признание. После нескольких месяцев работы она заканчивала книгу. Л. нравилось говорить об этой работе, которая была ей предоставлена, работе тяжкой, живой, позволяющей вскрыть «истину», она много раз повторила это слово, потому что на самом деле только истина имеет значение. И все это вытекало из встречи, из тех особенных отношений, которые постепенно складывались между нею и собеседницами. Впрочем, ей было трудно завершить книгу, чтобы приняться за другую. Всякий раз она чувствовала себя виноватой, виноватой в уходе, словно непостоянная, нерешительная любовница, которая рвет отношения, прежде чем пресытиться.