Для каждого из ее признаний я в конце концов нашла книгу, откуда оно было взято. Только одно, кстати, сделанное с подробностями, осталось без первоисточника. Быть может, оно было взято из книги, которую я не читала. В моем шкафу есть несколько таких. Я их сама купила или мне подарили. Мне необходимо иметь запас.
Однажды, начав одну из этих книг, я, возможно, наткнусь на эту сцену.
Л. четырнадцать лет. Она учится в колледже в одном из парижских предместий. Накануне отец часть ночи провел, упрекая ее. То не так, это не так, что-то не ладится. Она плохо держится, какая-то сгорбленная, нерешительная, неженственная, постоянно дуется. Он ее в чем-то подозревает, она нечестна, вот и все. Кстати, это всему миру заметно (он повторяет: «всему миру», он настаивает, словно общается с целой вселенной), аптекарь и парень из страхового агентства «Групама» сказали ему то же самое: ваша дочь странная. Она не такая, как все девочки. Другие, те хотя бы веселые, радостные, в ладу с самими собой. Приятные.
Утром, придя в колледж, она стоит в сторонке. Она знает, что у нее красные глаза, а вдруг ее спросят.
Иногда она представляет, что сбежала. Или что кто-нибудь за ней придет. Иногда она говорит себе, что, несмотря ни на что, однажды, наверное, она станет женщиной. Женщиной, на которую смотрят, которую находят красивой. Чьи обиды не видны.
После урока французского преподаватель велит ей остаться. Когда другие учащиеся выходят, он спрашивает, все ли в порядке. Нет ли у нее дома неприятностей. Он не хочет быть нескромным, просто ему надо знать, что все хорошо.
Преподаватель стоит перед ней и смотрит на нее. Он ищет какой-то знак. Она опускает глаза.
Он говорит ей, что если она не может сказать, пусть напишет. Для себя самой. Ей же нравится писать, правда? Она ничего не говорит. Она напряженно обдумывает те слова, которые не способна произнести, она обдумывает слова так энергично, как только может, чтобы он понял ее: неужели я так уродлива, нелепа, так непохожа на других, так сутула, плохо причесана, так мрачна? Я боюсь сойти с ума. Я боюсь и не знаю, существует ли этот страх, есть ли у него имя.