Хотя были же, были у нее когда-то приятельницы — в школе, например! Была тихая девочка Ася, с которой она сидела за одной партой, была взрослая Наташа во дворе, которая опекала и бесстрашно защищала от настырной мальчишеской компании. Вот где они теперь, ее подруги? Ася-то замуж вышла, двоих детей уже родила, а Наташа вообще исчезла в неизвестном направлении… И в институтской группе можно при желании себе приятельниц найти, там тоже девчонки приветливые есть. Правда, у них там все набегом — что с них возьмешь, с вечерников. Отсидели на лекциях, и по домам. А на работе… Рабочая дружба — она вообще вещь натужно-особенная. Как недавно выразилась Светка, это не дружба, а невольно-веселая отсидка в одной камере. От административной скуки за восемь рабочих часов и с чертом, пожалуй, задружишь.
Соне уже давно очень хотелось есть. Вместе с голодными спазмами росло и то самое нехорошее одиночество, которого она так боялась. Одиночество, сдобренное ощущением бездомности, неприкаянности, жалости к себе. Надо, наверное, заесть его чем-нибудь? Вон пирожками хотя бы. Наверное, они дешевые, эти пирожки. Господи, какая же она все-таки отчаянно-неприспособленная. Не знает даже, сколько пирожки с лотка стоят…
Пирожки оказались черствыми и невкусными. Один с картошкой, другой с капустой. У Томочки всегда пирожки были вкусные. И ни с чем вроде, а вкусные. Она их по особому какому-то рецепту готовила — очень экономному. Всегда сама. Их с Викой и близко к своему кухонному хозяйству не подпускала. Все ей казалось, что они неправильно чего-нибудь сделают, выйдут из запланированного Томочкой пищевого бюджета. Эх, Томочка, Томочка, плюхающаяся в своем отсроченном гедонизме сестрица! Добрая, но глухонемая немного. Будто состоящая из сплошь одинаковых прямоугольников-квадратов. Вика, когда сердилась, ее Томкой-дуболомкой звала. Да и они с Викой, наверное, в этом смысле такие же — немы, глухи, дуболомны по отношению друг к другу…
Пирожками она не насытилась, конечно. Захотелось поплакать. Нет, вовсе не от обиды на сестер, а от досады на себя, великовозрастную никчемушницу. Ведь все, все она про себя понимает, все знает, вот что обидно! И что инфантильна не в меру, до такой степени не в меру, что и до аутизма настоящего несколько шагов осталось, и что проблемы с общением сама себе сотворила, своими же руками… Все знает, только ничего с этим знанием сделать не может. Она, кстати, недавно где-то прочитала про инфантильность богатства и инфантильность бедности. Что, мол, это разные по сути своей вещи. Инфантильность, проистекающая из богатства, — это одно, а из бедности — совсем другое. Вроде того — очень уж страшная эта штука, инфантильность из бедности… И что? Выходит, она с этой страшной «штукой» всю свою жизнь прожить должна?!