Серка запрыгнула в кошевку, стала ждать хозяина. Ждала она долго, но так и не дождалась. Алешка пришел один. Он опять не обратил никакого внимания на Серку, только выгнал ее из кошевки, отвязал лошадь и быстро поехал обратно. Серка сначала тоже было побежала обратно, но в конце села отстала от лошади. Потопталась, покрутила растерянно головой и вдруг помчалась к больнице. Алешку она знала хорошо, бывала с ним на охоте, бывала у него дома, но хозяина знала куда лучше, понимала куда больше и не могла уйти без него.
Все тут было для нее незнакомо — и этот просторный двор, и его обшарпанные березы, и люди, проходившие мимо, и сам большой дом с неизъяснимо противными запахами.
Первым делом Серка обежала больницу, проверила, обнюхала все, сунулась даже в неплотно прикрытую дверь — и она отворилась. Здесь, в коридоре, увидела носилки, на которых унесли хозяина. Для верности и их понюхала и из многих чужих запахов, исходивших от носилок, все же выделила ни с чем не сравнимый один — запах одежды своего хозяина. Но тут открылась вторая дверь, и женщина в белом халате затопала, закричала на Серку, схватила швабру. Серка выскочила из коридора.
Она вернулась к березе, где Алешка привязывал лошадь, легла на недоеденное лошадью сено, опять стала ждать хозяина. Сначала она смотрела на дверь, на входивших и выходивших из нее людей, а когда стемнело и перестали ходить, перевела взгляд на светящиеся окна. Особенно на то, к которому чаще подходили люди и почему-то долго смотрели в него.
Так она ждала хозяина всю ночь. Ждала и весь следующий день. Хозяин не появлялся. Серка еще раз заглянула в больничный коридор понюхать носилки, но их там уже не было.
Наступила вторая ночь. Сено собрал дворник и выбросил за ограду, а Серке, чтобы не отиралась здесь, пригрозил метлой. Но когда дворник ушел, она вернулась к березе, вырыла в глубоком снегу ямку. Доскреблась до самой земли, отоптала стылую траву, покрутилась и улеглась. Так она делала всегда, когда ночевали с хозяином в лесу.
На третий день Серка нашла помойку, а в ней — несколько сухих хлебных корок. Никогда раньше она не лазила по помойкам, вообще не знала о них, а вот теперь голод заставил. С той поры, как заболел хозяин, она ничего не ела и эти хлебные корки проглотила, почти не жуя. Можно было еще кое-чем поживиться, но сзади подкрался дворник и изо всей силы ударил метлой. Серка взвизгнула, убежала за ограду.
Наступила четвертая ночь, пятая, шестая… Место под березой, где теперь постоянно находилась Серка, округло заледенело и походило на лежку, какие оставляют после дневки в мартовском снегу лисы. Помойка давала ей кое-какое пропитание.