Мигом сорвался я с постели, сунул босые ноги в ночные башмаки и в чем был — так и вылетел из комнаты.
Мамаша схватила пальто и за мной.
— Сынок, куда ты раздетый-то! Простудишься!..
Выскочил я на улицу и бегом помчался к цирку.
Пустынно на улице, никого. Мороз был крепкий, но холода не чувствовал. Бегу, что есть духу, и мысли у меня прыгают: «Ох, хоть бы успеть… Натворит дел Потап…»
В Саратове цирк стоит на площади, напротив тогда был милицейский пост. Когда я оказался перед будкой в нижнем белье и со всклокоченными волосами, милиционер зычно крикнул: «Стой, гражданин!» Я, конечно, не остановился, и постовой пронзительно засвистел.
Вскоре, как я после узнал, на этой площади появилась моя мать с одеждой в руках. Милиционер спросил ее: «Гражданка, что случилось?..» А она, не замедляя хода, задыхаясь, еле проговорила: «Беда… Потап вырвался…»— «Сумасшедший он, что ли?!» — бросил ей вслед милиционер, но мамаша отмахнулась от него.
Вбежав в цирк, я услышал звериный рев, собачий лай и чей-то писк. Ночная лампочка слабо освещала широкий коридор. Я столкнулся лицом к лицу с Терентьичем.
— Скорей, Ваня, скорей, — сказал он, — а то лань задерет.
— Свет! Свет дайте! — крикнул я и бросился по коридору, откуда слышалось злобное рычание медведя.
В полутьме ударился ногой о железные прутья, торчащие из клетки, но боли вгорячах не почувствовал.
«Наверно, Потап вывернул…» — мелькнула мысль. Невдалеке виднелся огромный силуэт медведя. Он пытался передними лапами зацепить пятнистого оленя, но плотная стальная сетка не пропускала лапы. В нее проходили лишь черные когти. Медведь совался в решетку мордой и пытался зубами разорвать ее, но это ему не удавалось. А олень защищался: он бил рогами в сетку и наносил медведю сильные удары в морду. Нос у медведя был в крови. Потап злобно рычал и всей тяжестью своего могучего тела давил на клетку. Клетка перекосилась и прижала оленя в угол.
— Потап, ко мне! Потап, спокойно! — крикнул я громко и повелительно, но медведь будто не слышал. Тогда я крикнул еще громче: — Потап! Ко мне!
Медведь повернулся и пошел на меня с грозным ворчанием, будто хотел сказать: «Что ты мне мешаешь?… Вот я тебя сейчас задушу…»
— Потап, спокойно… Потап…
Пятясь, я задел что-то ногами и упал на спину, но тут же вскочил. В это время загорелся свет — его включил Терентьич.
Ослепленный медведь прищурился и на мгновение остановился.
— Потап, спокойно… Потап, тихо… Потап…
У зверя забегали глаза, он зарычал и пошел на меня. Очевидно, Потап не узнавал своего хозяина: ведь в таком странном одеянии он меня никогда не видел. Я думал, что медведь узнает меня по голосу, но рассвирепевший зверь, казалось, потерял и слух, и обоняние, и зрение.