Теперь Рики постоянно хотелось спать, и он целые дни дремал на узлах, которые были свалены, как ненужный хлам, в углу у маленькой железной печки: уехать из города уже давно было нельзя.
Во сне Рики чаще всего видел пищу: много жирных костей, или полную плошку хлеба со щами, или овсяную кашу. Но теперь ему давали есть только немного жидкого столярного клея, сваренного вместе с кофейной гущей.
Самыми неприятными были часы артиллерийского обстрела. Рики слышал, как далеко за домами что-то щелкало, потом раздавался короткий свист и, наконец, протяжный вой. От этого воя внутри у Рики все сжималось, и он, не помня себя от страха, старался забиться как можно дальше в щель между большим тюком и шкафом.
Если снаряд разрывался близко, то Рики слышал, как звенят стекла, падая на камни из оконных рам. Раз ночью снаряд ударил в ограду, у которой рос воробьиный куст. Весь дом дернулся, и по стене застучали каменья, выбитые из ограды. Один из камней со звоном влетел в окно и, прорвав штору, упал у Володиной кровати. Рики завизжал и бросился к двери, но она была заперта.
Володя проснулся, сел на кровати, видимо не зная, плакать или нет.
— Спи, — стараясь казаться спокойной, сказала ему мать. — Спи, маленький. — Она с тех пор, как начался обстрел, сидела в кресле у его изголовья.
— Надо бы вам пойти в убежище, — заметил с дивана отец.
— Все равно, — ответила она. — Заткни чем-нибудь окошко, дует.
Всю ночь мать так и не отходила от мальчика. Рики тоже подошел к ней и, дрожа всем телом, прижался к ее ногам. Она нашла в темноте его голову и, гладя, говорила:
— Не бойся, Рики. Вот видишь, наш Володя какой храбрый мальчик, он совсем не боится. Сейчас он закроет глаза и будет спать.
— А разве ты видишь в темноте мои глаза? — спрашивал мальчик.
— Да, маленький, вижу. Закрой их и спи.
— Знаешь, мама, ты, наверное, ошиблась, что я храбрый, я тоже боюсь, — признался Володя и, помолчав, добавил: — Хорошо бы скорее утро настало, утром всем людям хлеб дают…
Как-то вернувшись с работы, отец не снял ставшего очень широким для него пальто, долго стоял не двигаясь, опираясь рукой о шкаф, потом с трудом опустился в кресло. Его синевато-бледное лицо казалось рыхлым, глаза смотрели тускло.
Немного погодя он по обыкновению полез в карман и достал завернутый в бумажку кусочек хлеба. Володя поднялся со своей кровати и подошел к столу. Мать следила за ним от печки. Когда отец протянул хлеб, что-то в его лице заставило мальчика отдернуть руку.
— А ты сам? — спросил он.
— Я ел суп. Это тебе. — И отец, стараясь не глядеть на хлеб, подвинул его на край стола.