– Апостол? – переспросил я. – Андрей Зеленцов, что ли?
– Я его не крестил, – довольно резко ответил Угрюмый, – не секу, Андрей он или Фаддей. Да и без надобности мне. Но художником он был отменным… Бог его в глаза поцеловал, так говорят. Гений был Апостол, век воли не видать, всю жизнь зону топтать. Да что говорить – сам глянь.
Он встал и ко мне повернулся спиной.
Без очков я вижу плохо, поэтому до этого только заметил, что у Угрюмого на спине большая таттуировка, но не расмотрел, какая именно. Но тут разве что слепой не увидел бы нарисованную на его теле, от шеи до самых ягодиц, девушку… Нет, ангела. Не кем иным, кроме как ангелом, это создание быть не могло, столь сияющей и небесной была ее красота. Но в то же время и абсолютно живой.
– Это твоя девушка? – спросил я нерешительно, даже с опаской. – Очень красивая…
– Кто? – удивился он. – На плече, что ли? Это матушка моя. Хм. Девушка… Красивая, да. Тоже, кстати, Апостола работа.
Я перевел взгляд на его плечо – там действительно был наколот еще один портрет, изображавший женщину лет сорока, явно похожую на Угрюмого. Нарисовано было мастерски – но лицо куда попроще, хоть и приятное, и выразительное, однако красивым я бы его никак не назвал.
– А на спине кто? – уточнил я.
Угрюмый взглянул на меня с явным беспокойством:
– Грек, ты в парилке, случаем, не перегрелся? Не с одной же кружки пива тебя эдак развезло, что бабы везде мерещатся? На спине у меня церквуха, ты что! Храм Христа Спасителя, тот, что большевики взорвали.
Глава 5. Настоящее Искусство
Угрюмый выволок меня в моечную, заставил принять контрастный душ, а потом притащил в раздевалку. Я, как за спасательный круг, схватился за свои очки, нацепил их и вновь посмотрел на его спину.
Да, татуировка действительно изображала храм Христа Спасителя, взорванный в начале тридцатых годов. Сейчас его вроде бы собирались восстанавливать, даже закладной камень возле бассейна поставили. Изображение на спине Угрюмого отличалось буквально фотографической точностью, но… Я видел снимок, где храм был почти таким, как на татуировке. Но там он был полуразрушен, как будто фотограф документировал снос (не одним же взрывом уничтожили такую махину). На спине же Угрюмого все было наоборот – храм не то строился, не то реставрировался. Хорошо были видны центральный и один из боковых куполов, еще два купола стояли как бы в лесах, без крестов. Храм был запечатлен со стороны Москвы-реки, и я даже разглядел несколько фигурок, подымающихся к нему по лестнице от Кропоткинской набережной.
Но почему мне вдруг померещилось девичье лицо? Да и померещилось ли? Даже когда я рассматривал татуировку «вооруженным глазом», стоило сморгнуть – и сквозь купола и пилястры проступал ее лик. По-ангельски светлый и по-человечески печальный. И уж точно ничуть не похожий на портрет матери Угрюмого.