— Какой камень, Павлик?
— Да так. Никакой.
— Жалко тебе, что ли, сказать? Ну и не надо…
— Нельзя. Это тайна, — вмешался я, пытаясь выправить положение.
Вот этого как раз и не следовало говорить. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Услышав мое заявление, она просто взмолилась:
— Ну, Павличек, расскажи, пожалуйста! Я же никому не скажу!
— Ты все равно не поймешь ничего. Это игра такая.
Павлик боялся, что Галя не сможет увлечься нашей игрой, не увидит в глубине камешка моря и корабля, не поймет нашей сказки и, может быть, даже станет смеяться. Но она так просила, что Павлик не выдержал:
— Ладно. Дай честное слово, что сохранишь тайну.
— Самое-самое честное пионерское!
Снова засветился голубой глазок с туманным силуэтом шхуны. Напрасно боялся Павлик. Галя сразу разглядела в неясном пятнышке очертания корабля и сказала, что камень прозрачен, как морская вода в солнечный день.
— А ты видела море? — спросил я.
— Видела. Только давно. Мы жили в Ленинграде, а когда началась война, эвакуировались. Перед самой блокадой. Завод, где папа работал, сюда перевели.
— Расскажи, какое море.
— Ну как расскажешь… Оно разное. Но всегда очень красивое… И Ленинград красивый… Только фашисты там много разрушили, — добавила Галя тихо.
— Ничего. Все равно его восстановят. Ты расскажи про неразрушенный Ленинград. И про море, и про корабли…
Горел голубым светом камень с морского берега. Мы слушали Галю. Шхуна «Победа» шла в Ленинград.
Но она не успела. Свечка в жестянке сгорела, камень погас.
Павлик щелкнул выключателем. Света не было. В то время энергии не хватало и станция часто отключала районы с жилыми домами. Павлик зажег коптилку. Галя взглянула на часы-ходики и испугалась:
— Ой, уже девять часов. Меня дома потеряли. Я еще ни разу так поздно не приходила домой.
— Правда ведь, поздно уже, — забеспокоился Павлик. — Одевайся скорее. Где твои варежки?
Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.
— Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? — спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!
Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.