Малышка Тереза, поверившая красивым словам Лафара и втайне уже очарованная им, последовала за молодым человеком; он же не прочь был взрастить в сердце девушки росток любви, уже пустивший корни, но регент…
— Но регент тоже любил ранние плоды, особенно, если он сам бросил семя, — заметил Вольтер, перебив меня и намекая на отцовство герцога в случае с Терезой.
— Вот и вы, господин де Вольтер, вы, человек, который пишет историю, тоже клевещете на него, как другие! — ответила я. — В таком случае, вам нет необходимости слушать этот рассказ до конца.
— Мне будет приятно узнать о развязке из ваших мемуаров.
— Значит, вы хотите, чтобы я написала мемуары?
— Вам давно пора начать работу над ними; нельзя обкрадывать историю и хранить лишь для себя подобные тайны. Немало людей расскажет потомкам о битвах, переговорах, великих политических событиях; но особый мир дамских салонов, альковов и уединенных кабинетов знают только актеры, игравшие в нем определенную роль, и только они могут открыть нам его.
— Мне писать об этом? Вы шутите!
— А почему бы и нет?
— Но у меня никогда не получится.
— А разве вы не пишете ежедневно чудесные письма?
— Письма — это не мемуары.
— Разве вы не сочиняете прелестные стихи?
— Всего лишь четыре строки за всю жизнь.
— Но разве в Академии не заседают люди, написавшие лишь одну строку, следовательно, на три меньше, чем вы?
— Но объясните мне сначала, как надо писать.
— О графиня! Как писала госпожа де Куланж, госпожа де Севинье? Как вы сами пишете?
— Все равно, дайте мне урок.
— Изложите на бумаге все, что вы мне рассказали сегодня вечером, а также множество других историй и еще, и еще — все, что в конце концов вы сможете вспомнить, и ничего больше не понадобится, клянусь вам. Ваш стиль, как и ваш ум, непритязателен; расскажите о том, что вы видели необычного, любопытного в жизни, а если вдруг и начнете привирать, то будете этим лишь еще более достойны походить на историков всех веков, которые никогда не стеснялись этого в прошлом, не стесняются в настоящем и тем более не будут стесняться в будущем.
С этими словами г-н де Вольтер встал, поклонился и ушел в сопровождении двоих своих подопечных, кричавших ему вслед, что он должен принять их в своем жилище, которое, в академической манере, слывет передней Обители Муз.
Оставшись одна, я позвала своих горничных и легла, но, вместо того чтобы спать, как мне следовало бы, всю ночь думала о последних словах г-на де Вольтера. Теперь мне часто не спится: это обычно бывает с теми, кто много пережил в прошлом и кого мало что ждет впереди. Почувствовав, что мое старое сердце забилось при мысли о том, как я изображу на бумаге, увижу своими глазами и доверю чужим глазам ту молодость, которую мне никогда и нигде уже не воскресить, кроме как в собственных воспоминаниях, вдохновившись одобрительными речами этого человека, обычно награждавшего окружающих лишь оскорблениями или лестью, я решила приступить к работе над мемуарами. Постараюсь написать их как можно скорее, чтобы довести до конца или, по меньшей мере, до того времени, когда я перестала жить благодаря другим и ради других. Остальное принадлежит лишь Богу и мне самой.