Она ответила:
— С психом не желаю разговаривать!
Инженер обозвал ее «глупой и вздорной бабой». Поднялся шум. Вышел супруг соседки, который заявил, что, по-видимому, психиатрические больницы не находятся на должной высоте, если выпускают на свободу людей до их выздоровления, о чем он судит по «буйному поведению» инженера.
В конечном итоге отношения с соседями так обострились, что сглаживать их пришлось психиатру.
У нас еще широко бытует неправильный, ложный взгляд на человека, лечившегося в психиатрической больнице. Слова «он был в психиатрической больнице» произносятся особым тоном.
Пребывание в психиатрической больнице считается каким-то «пятном» в биографии, которое долго не могут забыть окружающие люди, а потому и сам больной. Вот причина невежливости моего бывшего больного. Он воздержался от приветствия. Ему казалось, что если он поздоровается с врачом-психиатром, то все его знакомые поймут, что он «был сумасшедшим».
А разве не бывает так: придет человек из больницы, в которой лечат нервы и психику, а люди в быту и на работе, смотришь, вдруг ни с того ни с сего, изменили доброе отношение к человеку.
Старший врач Иван Сергеевич Бронников после работы не спешил домой. Он узнал, что я дежурю, пришел ко мне в приемный покой выкурить трубку и «покалякать», как он говорил.
В полумраке комнаты медленно плыли, незаметно рассеиваясь, туманные колечки. Иван Сергеевич продолжал говорить и дымить своей трубкой.
— Было это еще до революции… Я тогда служил ординатором в госпитале. Сижу однажды в кабинете и думаю: «Какой я хороший врач, как ловко выявил сегодня симулянта… Мало сказать „выявил“, но еще и отчитал по пятое число, чтобы неповадно было симулировать…». Только я закурил и начал пускать кольца, а пускал я их замечательно, входит фельдшер, бледный такой, губы дрожат… Вытянулся «во фрунт», отдал честь и отрапортовал:
— Ваше благородие, симулянт скончался!
— Как! — вскочил я. — Не может быть!
— В сарае на балке висит, ваше благородие.
Иван Сергеевич пустил одно из своих замечательных колец.
— А не угодно ли вам послушать еще более поучительный случай? — не давая мне опомниться, предложил Иван Сергеевич.
— Пожалуйста, — ответила я, чувствуя, как по спине у меня забегали мурашки.
— Должен вам сказать, что ошибки в нашей практике имеют место и не всегда забываются… — Иван Сергеевич поудобнее сел, продолжая дымить своей трубкой.
— Было это незадолго до Великой Октябрьской революции в бытность мою дежурным врачом здесь, в бывшей Преображенской, а теперь, — он указал на стены кабинета, — Первой московской психиатрической больнице. Доставили сюда кассиршу из магазина Филиппова. Надо вам заметить, что прежде в целой России таких калачей не пекли, как у Филиппова… пальчики оближешь… — Старый доктор выдохнул целое облако дыма и задумался. — Так вот, извольте слушать дальше. Сидела эта кассирша в приемной с блуждающим рассеянным взглядом, была бледна и говорила, что у нее во всем теле боли и начинается паралич. Выяснил я, что кассирша — вдова, сорока одного года, ее отец умер от алкоголизма, а сама она заболела после того, как была обнаружена недостача денег в кассе. — Иван Сергеевич отложил трубку и медленно стал крутить свои пушистые усы. — Надо вам сказать, что заболевание показалось мне интересным, да и сама больная была красоты редкой… Смоляные косы, большие черные глаза. Только раз в жизни видел я подобную женщину, — не то мечтательно, не то с сожалением заметил Иван Сергеевич. И уже перешел на тон беспристрастного рассказчика.