— Да, но… — запнулся Теннисон. — Видите ли, ваше святейшество, мы прибыли сюда вовсе не как друзья Ватикана. Я бежал от людского самосуда и стал здесь врачом Ватикана, поскольку ваш врач погиб. Джилл прибыла сюда как писательница. Она хотела написать о вас, но вы оказались категорически против этого.
— Но с тех пор прошло время, и вы оба доказали нам свою преданность. Вы породнились с Ватиканом. Знаю, сначала вы были напуганы угрозой, что мы не дадим вам улететь отсюда, но теперь, как я понимаю, и нам трудно с вами расстаться, да и вы сами не склонны возвращаться к этому вопросу. Могу я поинтересоваться, что послужило причиной изменения ваших намерений?
— Трудно сказать, — задумался Теннисон. — Вопрос непростой. Хотя… нет, ваше святейшество, причин так много, что я устал бы перечислять и вас бы замучил.
— Для меня причина в том, — сказала Джилл, — что тут очень спокойно. Жаль, если этот покой кончится. Я так полюбила маленький садик за клиникой, вид на пшеничные поля, на горы…
— Горы? — удивился Теннисон. — Тебе нравится смотреть на горы? Ты ведь была к ним равнодушна как будто?
— Я успела полюбить их, Джейсон. Да, я столько времени на них смотрела, а увидела только вчера. Увидела так, как видишь их ты.
— Ваше святейшество, — обратился Теннисон к Папе, — давным-давно, в средние века, на Земле было много монастырей. Люди уходили туда, жили там христианской жизнью, по христианским канонам. Если бы вы спросили их, зачем им это, они бы ответили, что поступили так из любви к Христу, что для них это путь служения Богу. Но я склонен думать, что они уходили в монастыри, чтобы укрыться от жестокости мира, чтобы переждать там тяжелые времена. Там они находили тишину и покой. Мне кажется, они не становились более верующими оттого, что жили в монастырях, но они сами, наверное, думали, что все обстоит именно так. Что касается меня, то здесь, у вас, я обрел как раз то, что искал всю жизнь, — спасение от жестокости и суеты мира.
— Понимаю, — сказал Папа. — Именно это нам и хотелось бы сохранить. Покой, тихое место, где мы могли бы без помех продолжать свою работу. Но весь вопрос в том, над чем нам следует работать!
Теннисон пожал плечами.
— Ваше святейшество, если вы хотите спросить, следовать ли вам по пути веры или по пути знания, то я бы выбрал знание, поскольку мне представляется, что вера должна рождаться из знания, а не наоборот. Спросите дюжину, сотню людей, исключая, конечно, ватиканских доктринеров, и вы получите совершенно разные ответы. Кто-то ответит так же, как я, а другие изберут веру. Думаю, вероятность правильного ответа такая же, как существование единственно истинной веры.