«Ну вот, теперь придется хвалить какую-то мазню», – уныло думала я.
Картина явилась мне тем же вечером.
И это была не мазня.
Это было все, что угодно, но никак не мазня. Вероятно, это была не очень хорошо написанная картина. Работа дилетанта. Самоучки. Посредственности. К тому же еще и на фотографии. Бог его знает, что бы сказал непредвзятый эксперт.
Но в картине этой – в сочетании этих безумных цветов и линий – определенно был некий смысл. Я разглядывала ее очень долго, и чем дольше смотрела, тем сильнее убеждалась, что все в ней сложилось совсем не случайным образом. На Анатолия действительно что-то вдруг снизошло. Картина его была очень яркой, чего никак нельзя было ожидать от такого блеклого, бесцветного человека. Мне казалось, что я вижу разломленную мякоть каких-то фруктов, и снующих туда-сюда птиц, и корабль с лимонными парусами, и волшебное озеро, и поля со сладкими розовыми цветами, и мороженое, разлитое прямо в воздухе. Я как будто попала в какой-то свой детский сон или фантазию о неведомом острове, о далекой стране. Словно все прочитанные в детстве сказки и просмотренные в детстве мультфильмы слились предо мной в одно целое.
Собравшись с духом, я честно написала Анатолию, что увидела на картине, и добавила, что, конечно, совсем ничего не смыслю в живописи и вряд ли смогла подобрать нужные слова. По ответу его было ясно, что художник остался доволен. Более того, Анатолий в ответном письме высказал мысль, прямо скажем, для него – застегнутого на все пуговицы – необычную. «Мне кажется, что критерии оценки нужны только специалистам, – писал он. – Обычному же человеку не нужны правила, чтобы смотреть. Достаточно немного удивления и попытки увидеть что-то свое».
Так между нами началась своего рода дружба.
– III -
Беседовали мы по-прежнему исключительно в коридоре нашей квартиры, когда Анатолий приходил за квартплатой. От чая он всегда отказывался, говорил, что зашел всего только на минуту, но затем до получаса мог говорить со мной о картинах. Он рассказывал, как временами на него будто что-то находит, и тогда он садится и пишет, и как сам потом пытается распознать в этих пятнах и линиях, что он нарисовал.
– Представляете, Оля, иногда вот закончил уже, а вдруг чувствуешь – нет, не хватает еще бирюзового пятнышка. Почему бирюзового? И зачем это пятнышко? Я не знаю. Но без него почему-то нельзя.
Свои картины он все так же присылал мне на почту в виде фотографий. Я с удовольствием их разглядывала и в письмах делилась с ним впечатлениями. Изображения эти всегда были яркими и очень теплыми, по-детски наивными, добрыми, сказочными.