В середине двадцатых годов дед три года руководил ОГПУ Дальневосточного края. Потом партийная работа, откуда сбежал – надоела вечная фракционная борьба. Долгие годы мечтал об инженерной деятельности и ушел трудиться начальником Управления железной дороги. Переболел тифом. Выжил, но здоровье было подорвано. Преодолел себя и уже пятый год являлся главным инженером Хабаровского судостроительного и ремонтного завода имени Кирова, где производили подводные лодки. Член бюро крайкома, он считался боевым резервом ВКП(б).
В Хабаровске деда знали и любили. Он часто выступал перед рабочими, военными, школьниками на тему победного шествия на Дальнем Востоке советской власти. Его наполненные подробностями и юмором истории пахли не типографской краской агитационных плакатов, а по́том и кровью истинных героев. Сейчас ему и это припомнили – посчитали его иногда вольные высказывания антисоветской пропагандой.
В апреле семье Вильковских удалось добиться свидания. Мать уговаривала дядю не идти – он и сам под угрозой. Но тот отмахнулся:
– Чтобы я к родному отцу не пошел! Пускай потом расстреляют!
Заводили их по одному. Иван был последним. В узком темном помещении, куда его привел конвоир и встал за спиной, состоялся тяжелый разговор.
– Запомни, внук, – устало произнес дед. – Я ничего не признаю. Ни на кого не показал. Партия разберется. А не разберется – ну так тому и быть.
Всегда моложавый дед теперь выглядел старше своих семидесяти лет. Иван заметил кровоподтеки на его шее и царапины на губе. Деда там что, пытают?! Это не укладывалось в голове! Но ироничный бесенок все так же горел в глазах старика. И Иван понял, что ничего не кончено.
– Больше свиданий не добивайтесь, обо мне не узнавайте, – твердо произнес дед. – Так надо.
Иван кивнул, точно зная, что это указание не выполнит.
Дела по изменникам Родины рассматривались быстро. Но дед сидел несколько месяцев, а решение все откладывалось. Хотя лучше уж так. Иван иногда просыпался в холодном поту, ему казалось, что сейчас громом зазвучат слова: «Расстрелян как враг народа».
Поздним теплым майским вечером в дверь дома постучали. Мать вздрогнула. Она теперь панически боялась ночных визитеров.
За дверью стоял дед – с котомкой, осунувшийся, небритый, но полный энтузиазма.
Иван бросился к нему на грудь и заплакал. Не плакал он с пяти лет, когда дед сказал: «Мужчинам слезы не к лицу. Для этого у нас Чеслава есть». А теперь не мог себя сдержать.
– Что за потоп? – усмехнулся дед. – Я же говорил – разберутся. Вот и разобрались.
Деда восстановили на работе, вернули служебную машину, и все вроде стало, как прежде. Только однажды вечером, в его кабинете, при свете настольной зеленой лампы, Иван будто в холодную воду бросился: