Были и другие кланы: Сумеречный Молот, находящий высшее наслаждение в разрушении, и Пылающий Клинок, у которого, судя по всему, вообще не было лидера – это было скорее некое самостийное анархическое сообщество внутри того хаоса, который представляла собой Орда. Существовали и более мелкие кланы, такие как Бушующий Шторм, которыми управляли воины-маги. Кадгар подозревал, что Гарона отчитывалась перед кем-то из Бушующего Шторма – хотя бы потому, что к ним у нее было меньше претензий, чем к остальным.
Кадгар записывал все, что мог, и посылал свои заметки Лотару. В башню приходило все больше корреспонденции со всех краев Азерота – создавалось впечатление, что Орда начала выплескиваться из Черных топей, распространяясь во всех направлениях. Орки, которых еще год назад считали не более чем слухами, теперь попадались повсюду, и Крепость Штормграда объявила осадное положение, чтобы бороться с подступающей угрозой. Кадгар не делился с Гароной плохими новостями, но сообщал Лотару все мельчайшие факты, которые ему удавалось собрать: от вражды между отдельными кланами, вплоть до их излюбленных цветов. Клан Черной Горы, например, по каким-то причинам отдавал предпочтение красному цвету.
Кадгар также делал попытки сообщать новости Медиву, но мага совершенно не интересовала обстановка в королевстве. Его беседы с Гароной становились все реже, и пару раз Кадгар обнаружил, что Медив покинул башню, не предупредив его. Даже находясь в башне, маг казался недосягаемым. Несколько раз Кадгар натыкался на него, когда он сидел в одном из кресел в обсерватории и бездумно глядел в черную азеротскую ночь. Он был теперь более угрюмым и раздражительным, более склочным и ворчливым, чем прежде.
Его недовольное состояние духа не укрылось и от других обитателей башни. Мороуз, выходя из покоев хозяина, не раз посылал Кадгару покорный взгляд, исполненный долготерпения мученика. А Гарона как-то раз даже сама заговорила об этом. Они тогда сидели, рассматривая «Карты всех известных географам земель». А поскольку все эти карты делались в Штормграде, они отличались прискорбной неполнотой, даже когда дело касалось Лордерона.
– Скажи, он всегда такой? – спросила она.
– У него часто меняется настроение. – Кадгар попытался уйти от ответа.
– Это, конечно, так; но когда я впервые увидела его, он казался более живым, заинтересованным и уверенным в себе. А сейчас он какой-то…
– Рассеянный? – подсказал юноша.
– Одурманенный, – поправила Гарона, скривив рот в гримасе отвращения.
Кадгар не мог не согласиться. Позднее, этим же вечером, он поднялся в обсерваторию и доложил магу о том, что в башню поступило большое количество писем с лиловыми печатями, и все просили о помощи.