— Значит, красть ей было незачем, и все же она крала? — переспросил инспектор, продолжая записывать.
— Очевидно, она была клептоманкой, — ответила миссис Хаббард.
— Ну да, так принято говорить. Но на деле выходит, что люди эти все равно воры, хотя воруют просто так, из любви к искусству.
— Вы к ней, по-моему, несправедливы. Понимаете, тут замешан один молодой человек.
— Ах, вот как! И он от нее отвернулся?
— О нет, как раз наоборот! Он горячо ее защищал и, между прочим, вчера вечером, после ужина, объявил о своей помолвке с нею.
Брови инспектора Шарпа удивленно поползли вверх.
— И после этого она ушла к себе и приняла морфий? Вам не кажется это абсурдным?
— Кажется. Я не могу этого понять.
Миссис Хаббард горестно, в мучительных раздумьях наморщила лоб.
— И тем не менее дело довольно ясное. — Шарп кивнул, указывая на маленький клочок бумаги, лежавший между ними на столе.
«Дорогая миссис Хаббард, — говорилось в записке, — поверьте, я очень раскаиваюсь, и мне кажется, у меня только один выход».
— Подписи нет, но ведь это ее почерк?
— Да, ее.
Миссис Хаббард произнесла последние слова нерешительно и, нахмурившись, посмотрела на клочок бумаги. Почему ее не покидает чувство, что тут дело нечисто?
— Единственный отпечаток пальцев, оставшийся на записке, несомненно принадлежит Силии, — сказал инспектор. — Морфий был в небольшом флаконе с ярлычком больницы Святой Екатерины, а вы мне говорили, что она там работала фармацевтом. Она имела доступ к шкафчику с ядами и, очевидно, взяла морфий оттуда. Скорее всего, она принесла морфий вчера, когда у нее созрела мысль о самоубийстве.
— Нет-нет, не верю. Это нелепо. Вчера вечером она была так счастлива!
— Стало быть, когда она поднялась к себе, ее настроение изменилось. Может, в ее прошлом таилось что-то такое, о чем вы не знаете. И она боялась разоблачения. А она была сильно влюблена в этого юношу… как, кстати, его зовут?
— Колин Макнабб. Он проходит стажировку в больнице Святой Екатерины.
— А, значит, он врач? Гм… И работает в больнице Святой Екатерины?
— Силия его очень любила. Думаю, больше, чем он ее. Он — довольно эгоцентричный молодой человек.
— Ну, тогда, наверно, в этом все и дело. Она считала себя недостойной его или, допустим, не рассказала ему всей правды о своем прошлом. Она была совсем юной, да?
— Ей было двадцать три года.
— В этом возрасте они такие идеалисты, относятся к своим чувствам очень серьезно. Да, думаю, все дело в этом. Жаль.
Он встал со стула:
— К сожалению, нам придется предать дело гласности, но мы постараемся умолчать о подробностях. Благодарю вас, миссис Хаббард, за исчерпывающую информацию. Насколько я понял, мать девушки умерла два года назад, и у Силии Остин осталась только пожилая тетушка, проживающая в Йоркшире