Нужна новая музыка в поэзии. Какая сейчас музыка в моде? Изобрели терменвокс, звук электронный, пишут особую музыку, которая называется эмбиент. Как что-то подобное воплотить в языке? Убрать такты, лады, деления — то есть все-таки ритм и рифмы. Нужна струящаяся мелодика. Но поэзия и так струится. Может, что-то можно сменить в классической просодии, в которой сделано столько чудесного, это сетка, которая сама по себе поет. Нужно убрать знакомые звуки, убрать старые ноты. Но наш язык — не терменвокс, язык — это инструмент традиционный. Речь не сильно меняется. Не кукарекать же, в конце концов? Я занимаюсь хорошим делом. Мне недавно удалось открыть интересный метод. Я развинчиваю пословицы, то есть знакомые фразы, и делаю их частью какого-то нового потока. Смысл становится новым и даже размытым, но что-то в нем узнается. Может, правда узнается та же самая пословица. Зато тогда она звучит в голове не как заученная вещь, а как собственное открытие. Я налег на аллитерации. Но я подозреваю, что есть какое-то звучание дождя, ветра. Не шум нашего делимого сознания, не мысль, а состояние, образ, не передача, а его подача, его выкладывание без расчленения. Листва плюс ухо — это расчлененный ветер, но надо, чтобы ветер все оживлял и соединял листву и ухо, а не расчленялся на них. Ухо наделяет листву звуком аплодисментов, а ветер — умением звучать. Наши органы восприятия выбирают, кто раньше наделит вещь признаком, образом. Есть смысл послушать самые тихие чувства. Кстати, за такие мысли, которые наконец пришли мне в голову, надо выпить. У тебя нет двух рублей? Но язык должен лишиться порогов, препон. Что, что еще можно сделать с языком? Слова поделены, смыслы — это ячейки. В живописи нельзя оставлять эмбиент — получится просто мазня. Даже у Кандинского — формы. Не повторяющийся симметричный орнамент, но детали, — это же не просто разводы краски, как в клипах. Слова — детали! Им нужна форма. Но не классическая и не бытовая. Что в нашем быте допускает поэзию? Каким должен быть быт, чтобы воплощать поэзию? Мало же, чтобы он просто не был на что-то похож, так он непременно становится похож на что-то другое. Больше ничем нельзя пользоваться. Все выдохлось, все стало педантичной маской. Нечем обеспечить будущее! Я думаю об этом, и знаешь, как от этого грустно, мочи же нет!
— Ты всегда понимал чужие стихи? — спросил я, сжавшись, готовясь во всем признаться.
— Я, слава богу, поэт и не должен понимать. Чужие стихи? Я их читаю и даже учу наизусть, но пересказывать их считаю делом дурным.