— Осунта разболтала? — устало спросил он. — Не сегодня. И не завтра. Спасибо, Юлианна. Я скажу магистру Аластасу, что вы преуспели в целительстве.
Вздрогнув, я испуганно уставилась на магистра. Он ранен? Вроде, нет, но цвет лица землянистый, дышит тяжело… Наверное, это и есть тот самый нулевой магический резерв, когда маг начитает брать силы в ущерб себе.
Стало стыдно за то, что я с утра его камнем.
— Простите, — пробормотала я.
— Чаю, Агния, будьте добры. Крепкого и сладкого, — стало мне ответом.
Страшно было спускаться одной, разговаривать с людьми, ни слова которых не понимаешь, но я пошла. И даже добыла чай с тремя ложками сахара. То, что нужен чай, объяснила на пальцах и при помощи картинок, а сахар положила сама.
После питья и лечения Юлианны магистру Лазавею стало лучше. Он сел, поинтересовался, как у нас дела, и отправил к магистру Тшольке.
— Как ни прискорбно, девушки, сегодня без ужина, — извинился магистр.
Мы понимающе кивнули и оставили его наедине с Липнером. Ничего, переживём, благо плотно пообедали.
В комнате нас поджидал сюрприз: уткнувшаяся в подушки Осунта. Правда, при звуке шагов она тут же подскочила, будто её ужалила оса, и придала лицу насмешливо-злобное выражение. Только неестественно блестевшие глаза выдавали её.
— Ну, что уставились? — гаркнула магистр Тшольке. — У меня на местную пыль аллергия.
Что такое 'аллергия', я не знала, зато чувствовала, что она лжёт. И Юлианна тоже. Но возражать себе дороже, мы и не стали. Но в голове зародились сомнения о ледяном сердце Осунты Тшольке. Может, она тоже женщина?
Наутро от Липнера мы узнали, что магистру Лазавею было плохо. Он скрежетал зубами и, покрытый испариной, метался на постели. От помощи отказывался, утверждая, что само пройдёт.
— Это минус, — глубокомысленно заметил за завтраком алхимик и незаметно под столом сжал мою руку.
— Магическая сила? — догадалась я.
Алхимик кивнул, выводя узоры на моей ладони. Знаю, должна была осадить его, но наслаждалась мужским вниманием. Хендрик, увы, меня им не баловал. Семейная жизнь после рождения дочери откровенно не ладилась: муж становился всё более требовательным, а я — всё нетерпимее. Какие там цветы, какие объятия — меня вечно во всём винили. Полагаю, дело в Академии: Хендрик боялся, что я перестану быть красивой хозяйственной глупышкой, составлю ему конкуренцию. Глупо? Разумеется. Мне никогда не стать Хендриком, я и не стремилась, но как объяснишь это мужчине, который привык видеть женщину только у колыбели и среди чада на кухне?
Ничего, всё наладится. Потребую академический отпуск, уделю время соскучившемуся супругу. Давненько мы не были вместе…