Но это все завтра, а сейчас утро, вчерашнее вино еще приятно переливается в черепе, Татьяна необычно стремительно приводит себя в порядок, предвкушая все прелести французского завтрака, и подгоняет меня, покрикивая, в ванную, где я тщательно выбриваю свои щеки, грустно посматривая на биде.
О биде! Сколько саг сложено о том, как русские путают его с толчком или просят гарсона на смеси французского с нижегородским принести в номер пирожное «бизе», а гарсон притаскивает биде! Так и входит в номер с огромным биде на вытянутых руках, нехорошо думая о русских.
Через час мы взлетаем туда, где глухо звякнул великий афоризм Генриха IV «Париж стоит мессы», где короновали Наполеона и отпевали генерала де Голля: Нотр-Дам! Нотр-Дам де Пари. На месте ли фонарный столб близ Карла? Не вырыли ли? Я кручусь вокруг Нотр-Дама, водя видеокамерой по его величественным сводам и порталам, по его контрфорсам и зловещим чудищам на крыше, похожим на Квазимодо, я уже начинаю нервничать и бросать взгляды в сторону Сан-Луи. Надо заранее взглянуть на место предстоящей встречи: вдруг оно разрыто из-за каких-то ремонтных работ? или затоплено? вдруг улица перекрыта? вдруг исчез дом, где творил Бодлер?
— Какой миленький Сан-Луи! — напеваю я на ушко Тане, словно соловей. — Давай пройдем туда через мостик, там так красиво. так живописно.
— О, Сан-Луи, Лос-Анджелес, объединились в один колхоз, — вторит она.
Татьяну не нужно уговаривать, после кофе с круассанами она податлива и добродушна, она готова идти со мной хоть на край света, не то что в Сан-Луи.
К счастью, не снесли, не взорвали, не окружили забором, не обнесли колючей проволокой.
До завтра, Анжуйская набережная!
— Завтра у тебя напряженный день, — говорю я Татьяне, улыбаясь, как популярный диктор телевидения. — Пойдешь по магазинам, даю тебе карт-бланш.
— А ты?
— Но ведь я не люблю магазины.
— Очень даже любишь, когда это касается тебя. И что ты будешь делать? — не унимается Татьяна.
— Позвоню Владимиру (приятель, которого я не видел лет двадцать и готов еще не видеть столько же), вдруг он дома, возможно, он покажет что-нибудь интересное.
— Да он сбежит из дома, если узнает, что ты в Париже. Такого скопидома я не встречала!
На ночь принимаю таблетку снотворного: нервы, братцы мои, работа в разведке даром не проходит. Татьяна колдует над купленными устрицами и совсем не собирается спать. О, одиночество, вечный спутник шпиона — «молчи, скрывайся и таи и думы, и мечты свои!»
Ночью вдруг слышу судорожное бренчание цепи, открываю глаза и вижу, что на меня мчится разъяренный черный кобель с пеной на клыках. Понимаю, что это сон, закрываю глаза и мысленно отгоняю мерзкого кобеля.