— Зачем ты приставал к этой гнусной бабе?
Это Татьяна, кудрявенькое дитя, нестареющее и нетленно красивое, оно выглядит агрессивно и прожигает меня взором.
— Я просто поинтересовался названием картины, я не понял, что там написано по-французски. — блею я, как жалкая овца.
— Знаю, чем ты интересуешься. — ноздри у Татьяны раздуваются. — Представляю, как ты клеил баб, когда я ходила в магазин! Хоть бы выбирал приличных, непременно нужно найти кривоногую!
Но я добродушен, я всепрощающ и остроумен. Какое счастье, что я встретил Мэри! «Как мало в этой жизни надо нам, детям, и тебе, и мне. Ведь сердце радоваться радо и самой малой новизне!»
О, ангел Мэри! Кажется, я начинаю петь.
Вечером в разнеженном состоянии (традиционно захвачено в гостиницу лукошко с устрицами под божественное белое Puilly fume) происходит следующий диалог:
Я (словно решаю судьбу человечества): Неудобно быть в Париже и не посетить кладбище Пер-Лашез…
Татьяна (вытянув трубочкой губки, выпивает залитый лимоном устричный сок из раковины, он приятно леденит язык, которому потом приходится еще окунуться в золотистое пюи): Что ты там не видел? Хочешь поклониться праху коммунаров? Правильно сделали, что их ухлопали. Если бы наших вовремя ухлопали, не появился бы Сталин! Если хочешь, тащись туда один, а я просто погуляю по Парижу!
Жалкая шпионская душа моя ликует: проведена блестящая провокация, одержана незримая победа — я ведь прекрасно знаю, что Татьяна ненавидит кладбища, особенно в дождь, она становится от этого зеленой, словно ее выворачивало несколько дней, глаза ее начинают тупо блуждать в поисках солнца и других признаков жизни. Я же на кладбище словно вновь обретаю жизнь, я расцветаю, сыплю остротами, прыгаю, посвистывая, от могилки к могилке, а иногда и хлебаю коньячок из плоской фляжки.
Победа. Желаю жене спокойной ночи, выпиваю немного валерьянки и сплю сном праведника.
С утра на меня наваливается мандраж, болит живот, и не покидает мысль о явке с Мэри, я гоню ее к черту из головы, но она сверлит, сверлит!
Мерзкий гастрит! Уже в день приезда я поинтересовался у проходящего старичка, где найти туалет, и он с улыбкой ответил: «Идите в любое кафе!» Ха-ха, ему, наверное, это просто, но для меня — это подвиг. Стоит мне только зайти в кафе, как, словно мустанг, подбегает метрдотель с меню в руках, улыбается, изгибается, как червь, источает любовь, отодвигает столик, манит официанта. О нет! он ничего не говорит, когда я интересуюсь туалетом, но лицо его становится кислым и презрительным, а я сам чувствую себя жалким паупером и полным дерьмом.