— Не надо, — сказала она, — я знаю, он полюбит тебя. — Она посмотрела на девушку и опустилась рядом с ней. — Я сделаю это. Я обязательно сделаю это, ты ведь знаешь, он совсем не нужен мне. Ему нужна такая, как ты, достойная его любви.
Тоня Вылко подняла голову. Она гордо посмотрела на учителку и сказала так тихо, что я понял, как ей было больно в эти минуты:
— Ты пришла утешить меня? Ты думаешь, что я слабая? — Девушка в смятении посмотрела на учителку и покачала головой. — Я вовсе не слабая, — выдохнула она дрожащими губами, — не надо меня жалеть…
И только лишь когда учителка покинула чум, она упала на шкуры и заплакала.
— Кто я теперь, товарис? — спросила она сквозь слезы. — Кто я теперь? Нищенка.
Я вспомнил невеселую песенку, пропетую ею в прошлом году:
Уехал милый от меня,
Оставил все мне…
Только нет
Ни губ его,
Ни рук его,
Ни взгляда черных глаз его,
И нищенкой я стала.
Что я мог ответить девушке? Какими словами я мог утешить ее? Ведь чум Яптэко был так близок от нее и так далек — дальше края земли…
Вот уже третью ночь не спит начальник рации Главсевморпути Вася Подольский. Включив репродуктор, он слышит в морозном эфире из Финляндии речь патера, с острова Врангеля передают очередную метеосводку, мыс Стерлигова перекликается с мысом Шмидта, проверяя выполнение соцдоговоров полярными станциями, но радиостанция в горах Пай-Хоя молчит.
Внезапно все затихает, в репродукторе остается шелест, похожий на шелест бархатного занавеса, и Вася Подольский смотрит с досадой в окно.
— Началось, — говорит он и почти с ненавистью наблюдает за тем, как с севера, подобно хвосту кометы, летит нежно-малиновый конус, медленно превращаясь в арку, покачивающуюся над Полярной звездой. Потом все гаснет, и репродуктор наполняет радиостанцию густым дыханием эфира, сухим речитативом азбуки Морзе, грустной песенкой из-за океана и лихим канканом откуда-то с востока.
И только в два часа ночи, когда прекращает работу большинство советских радиостанций, приемник переводится на короткую волну в поисках острова Колгуева. Переключаясь на передачу, Вася Подольский выстукивает ключом:
«Колгуев. Слушаю. Передавайте материал в газету. Перехожу на прием. Перехожу на прием».
«Здравствуйте, Василий Николаевич, — отвечает Колгуев, — у меня все в порядке, сегодня охотился неудачно, поломал лыжи. Передаю материал. Абзац. Новое товарищество по совместному выпасу оленей… Абзац. На острове Колгуеве по инициативе…»
Вася Подольский записывает текст телеграммы. Пальцы устали. Их сводит судорога, но он продолжает писать, тепло улыбаясь радисту с острова Колгуева.