Что видела она тогда?
В тот день Яли привез себе четвертую молодую жену. Он был пьян и сердит. В ту ночь у Нэвли болели глаза, точно их царапали иглой, а он кричал, чтоб она ухаживала за ним: развела костер, вымыла ему ноги и приготовила мягкую постель для него и молодой жены.
Она тогда осмелилась сказать ему о том, что у нее болят глаза.
И вот в ту ночь он бил ее в грудь рыжими кулаками. Он плевал ей в глаза и пинал кривыми ногами в живот. Он рвал ей волосы и выбросил ее из чума.
Утром она очнулась слепой. Она долго болела и скоро из молодой женщины превратилась в сгорбленную старуху.
Что ж она помнит?..
Волосатые кулаки Яли, его багровое лицо, сизый ядовитый дым да робкую пляску пламени чумового костра. Немногое она видела…
— Ничего я не видела, Нанук, ничего. Женщине лучше быть слепой. За это ее иногда жалеют.
— Теперь лучше жить, бабушка. Меня никто не посмеет ударить.
— Ты умная, — сказала Нэвля, — мне жалко тебя. Ты мучаешься, а они радуются твоим мукам. Они думают, что девушка не человек. — Она задумалась, и лицо ее неожиданно отразило нежную улыбку и участие. — Я уже старая. Мне все равно умирать скоро. Лечи меня.
— Ты не бойся. Созови пастухов. Мы им сейчас докажем.
Нэвля была первым пациентом. Пастухи, затаив дыхание, следили за «камланием» Нанук.
Оголив руку Нэвли, она протерла ее спиртом, и ватка почернела: Нэвля с детства не признавала купанья.
Достав блестящий ножичек, Нанук щелчком отбила кончик ампулы и, обмакнув лезвие ножичка, сделала надрез на руке старухи.
Нэвля дрожала.
— Ну вот и хорошо. Теперь ты не заболеешь оспой.
И она посмотрела на мужчин.
Те стали выходить из чума. Они не хотели подвергать себя опасности. Они вышли все до одного.
Скоро им пришлось вернуться.
В чум вбежала одна из трех жен Яли. Она была толстая и сердитая. Голос ее был настолько тонок и визглив, что, услышав ее крик, мужчины заткнули уши.
Не объяснив, в чем дело, она схватила чемодан Нанук и потащила его в свой чум.
Яли катался у костра. По черному лицу и судорогам Нанук догадалась, что он опился спиртом. Он корчился, и бурая пена ползла у него изо рта.
Мужчины связали тадибея, и Нанук влила ему в рот касторки.
— Теперь сделаем ему прививку.
Пастухи оголили его руку. Нанук, посмотрев на изрытое оспой лицо шамана, сделала ему надрез.
Яли вырвало, и он уснул.
Так спасение шамана стало его гибелью.
На следующий день Нанук делала прививки всем пастухам и охотникам.
В чум вошел Яли, но никто не уступил ему места у костра. Он был теперь для всех обыкновенным смертным, потому что не мог вылечить сам себя.