И неожиданная сила наполняет тело Халиманко. Он открывает глаза и, когда девушка пытается перешагнуть его ноги, пинает ее в пах. Охнув, девушка откатывается к женщине, сжав руками живот.
Женщина гневно вскакивает. Она наклоняется над девушкой, и ласковые слова слетают с ее губ. Она целует девушку, и боль у той постепенно исчезает.
— Пусть у тебя каждую ночь ночует новый колхозник, кусок вонючей яры, — хрипит Халиманко и, ослабев от бессильной злобы, плачет. — Пусть у тебя…
— Могила уже вырыта, — говорит женщина, — торопись, Халиманко.
Мужчина порывается встать, но сил нет, и только одно слово: «Пусть… пусть… пусть» — вырывается из его рта.
Входят мужчины и уносят девушку. Они говорят, что могила вырыта. Земля была камениста, но они вырыли глубокую могилу.
— Спасибо, — говорит женщина, и лицо ее становится суровым.
— Крыса! — кричит Халиманко. — Крыса!
И сознание надолго покидает его.
…Ночью он вновь открывает глаза.
Женщина греет воду для обмывания. Она втаскивает в чум гроб и медленно устилает его лишайником-ягелем. Шьет подушку, наполняя ее тускло-розовым, прелью тронутым мхом. Закончив все приготовления, она вновь садится за саван. Тело Халиманко подрагивает от предсмертной стужи. Он видит, что осталось сделать всего несколько стежек. Он вспоминает все дорогое, что сделал своей жене, но это не припоминается, этого так мало — меньше, чем остающихся стежек, и он начинает умолять. Он просит ее подождать до утра. Он будет теперь совсем другой. Он изменится. Он будет лучший человек на свете, если она подождет до утра. Пусть его сошлют в Сибирь на много лет. Пусть он будет в нищете и голоде, он нисколько не укорит никого в этом, если она подождет до утра…
Но женщина неумолима. Она медленно шьет саван и под свист весеннего ветра вспоминает свою жизнь с Халиманко, черным шаманом с реки Неруты.
К утру она делает последнюю стежку. Она хочет сказать, что все готово, но говорить это уже некому…
Егор Иванович Пырерко трое суток готовился к торжественной встрече почтальона. Он почистил мягким речным песком ствол своего двадцатифунтового кремневого ружья. Съездил к соседям в гости и, прощаясь с ними, говорил:
— Слышали молву?
— Слышали, Егор Иванович, — почтительно отвечали охотники, складывая в мешок, лежащий на его нартах, по шкуре лисицы или песца, — подари и от нас. Там народ не гордый будто, раз и тебя в гости зовут.
— Там народ очень хороший, — отвечал Егор Иванович. — Я наркома в гости звал, а ему разве есть когда, он о всей земле думает. Ну я и не обижаюсь, может, когда и приедет на праздники. Вина и мяса у меня до конца жизни хватит. Охотиться захочет, свое ружье подарю. Павел Иванович сказал мне, что такого ружья даже ни в одном музее не найдешь… Вот что…