«Хорошо!» — подумал Санька.
Он раньше и не подозревал, как все это интересно. Ночь. Фонарь «летучая мышь». Стрекот молотилки и веялок. Крики ребят. И над всем этим яркие уральские звезды. И Санька поймал себя на мысли, что ему теперь вовсе не хочется на войну.
— А ты бы хотела на войну? — спросил он Аринку.
— Нет, — сказала она. — Я, если бы могла, навсегда запретила войны…
— Я тоже так думаю, — сказал Санька. — Я теперь, знаешь, и за себя… и за… — Он перевел дух и смутился. Он не хотел напоминать девочке об отце. — …И за мамку буду работать. За двоих.
— Эй, вертельщики! Крути, крути! После наговоритесь! — крикнул на них Мишка и засыпал такую порцию, что они с трудом повернули ручку веялки.
И было понятно по его важному голосу, как он гордится тем, что стоит на помосте у веялки, выше всех ребят, вроде заправского машиниста.
И Санька продолжал работать. Он старательно крутил ручку. Уже пот выступил на его лице, уже усталость сделала тяжелыми руки, сердце начинало колотиться все сильнее и сильнее, но Санька не сдавался.
И мнилось ему в ночи, как тяжело груженные составы длинной вереницей идут на фронт и в одном из вагонов лежит пшеница, отвеянная его, Санькиными, руками и руками Аринки. А потом на позиции, в окопы, бойцам приносят теплый пшеничный хлеб. И ест этот хлеб отец…
Дрема приходит вместе с рассветом, с утренними тенями и шелестом обсыхающей листвы. Уже нет скирд вокруг молотилки. Высятся теперь одни ометы соломы да груды зерна.
И Санька по локоть запускает руку в сыпучую гору пшеницы. Зерна щекочут ему руку, и он в восторге смеется. И, сдружившись за эту напряженную ночь с Аринкой, протягивает ей руку.
— Хочешь, давай с тобой дружить?
— Да ведь мы и так дружим, — смеется Аринка.
Но Саньке хочется сделать что-то большое, взять на себя какое-то очень важное обязательство.
— Конечно. Но вот если тебя обидят, то ты мне скажи. Я, знаешь…
— А я и сама спуску не дам, — говорит Аринка, и в глазах ее вновь мелькает прежнее озорство.
Вдруг из предрассветного тумана появляется председатель. Его карманы оттопыриваются от тяжести спелых ароматных яблок. Ребята окружают его, смеются и с каким-то особым аппетитным хрустом начинают уничтожать заработанную премию — сочные антоновские яблоки.
Наконец председатель откуда-то из самой глубины кармана достает большую толстую грушу и дает ее Аринке.
— Твоя любимая, — говорит он и ласково обнимает Аринку.
Аринка счастливо улыбается, и глаза ее блестят так же озорно, как и прежде.