Никита нырнул, увлекая за собой офицера. Уже задыхаясь, он открыл глаза и услышал густую очередь, от которой дрогнуло все тело офицера. Сделав последнее конвульсивное движение ногами, офицер поддался усилиям Никиты.
«Неужели и теперь повезло?» — подумал Никита и вновь вынырнул на поверхность, не выпуская офицера.
На мосту толпилось много солдат. Они смотрели почему-то вправо.
— Моторка, — прошептал Никита.
Страшное сомнение ожгло его сознание: как мост? Неужели не взорвется мост? Он должен был уже взорваться. Десять минут прошло.
Всплеск слева отвлек его.
— Васенька, — сказал Никита, — корешок мой!
Вася плыл как-то странно, боком. Левая рука его кровоточила.
— Ты не ушибся, Вася?
Вася не отвечал. Он плыл спиной к Никите, оставляя за собой кровавый след.
Никита закрыл глаза и услышал звук мотора.
«Завели уже», — подумал он, и ему стало безразлично, задохнулся офицер или нет.
Он выпустил его, но офицер уже не всплыл.
В моторку вскочили двое автоматчиков. Они оттолкнули лодку и посмотрели на мост.
— Теперь уже все кончено, — сказал Никита и удивился своему голосу. Он звучал как голос другого человека.
Моторку уже подхватило течение, когда на мосту закричал офицер. Он показывал на Никиту, на Васю, который, шатаясь, уходил в плавни. Моторка повернула к мосту, и солдаты кинулись к левому берегу.
— Кончено, — сказал Никита, и ему показалось, что он различил злорадную гримасу на лице офицера.
Но солдаты не добежали до конца моста. Резкий взрыв расколол небо, и мост, как рыжая кошка, выгнул спину и в дыму, в водяных брызгах рухнул в реку. Взрывная волна на мгновение обнажила русло и выбросила Никиту в плавни.
Он упал, оглушенный. И только когда все затихло, он почувствовал боль в ноге. Он не мог встать.
— Васенька! Корешок! — крикнул он и потерял сознание.
Очнулся он уже далеко от моста. Девушка-санитарка из партизанского отряда бинтовала ему ногу.
За эту ночь запах хвои сменился запахом машинного масла и бензина.
Бабушка сидела у оконца и видела, как постепенно чернеет дорога под гусеницами немецких танков, как звезды застилаются дымом лесного пожара и глухие взрывы орудий потрясают туманный горизонт.
— Вот так и сидит, — задумчиво сказал Ленька, — а у самой слезы на глазах. За тебя боится.
— А что за меня бояться, — сказал Санька, — кто знает, откуда я? Подумают, что я тоже деревенский.
Тепло на печи. Тараканы обнюхивают тьму длинными усами. Лунный квадратик лежит на полу, и в середине его дремлет белая кошка Маруська. Ленька задумчиво смотрит на бабушку. Жалеет ее. Его рябое лицо сосредоточенно. Он трет широко оттопыренные уши, шмыгает носом и прислушивается.