— Отвоевался Ганс, — говорят солдаты и подтягиваются, завидя офицера.
Ефрейтор докладывает о происшествии. Офицер приказывает просмотреть берег реки и возвращается в штаб.
Там, где Таволга круто сворачивает к лесам, солдаты переглядываются.
— Пожалуй, там никого нет, — говорит один.
— Черт с ними! — отвечает другой. — Холодно. Погреемся вот в этой, крайней.
И они сворачивают к селу.
— К бабушке не придется идти, — говорит Санек, — видишь, там немцы нас ищут.
— Пойдем прямо в армию, — говорит Ленька, — я тебя лесом проведу. А когда придем туда, расскажем про все. И про мины, и про все. Тут совсем недалеко. Пойдем.
И они пошли прямо в армию.
Одинокая седая старуха ходила по селу. Она искала внучат. Робкая, сгорбившись, она стояла у штаба, пока солдат не толкнул ее прикладом. Отряхнув снег, она пошла дальше. Выстрелы привлекли ее внимание, но у штабной машины лежал убитый немец, а внучат не было.
Вернувшись домой, она увидела сбитый с двери замок и солдат, греющихся у печи.
— Внучат моих не видали? — спросила она, чувствуя удушье. — Вот такие. — Она показала, какого роста были внучата.
Рыжий ефрейтор рассмеялся. Ему захотелось попугать старуху. Он сделал дикие глаза, направил пистолет в грудь женщины и сказал:
— Твой мальшик мы пиф-паф!
Бабушка закрыла глаза. Она прислонилась к простенку и широко открыла рот. Ефрейтор засмеялся. К нему вернулось хорошее настроение.
— Яик дай, молока, — попросил он снисходительно.
— Молока?
Женщина вдумалась в это слово. Молоко. Она выкормила трех сыновей. Один из них стал в этой войне генералом. Он оставил ей на сохранение своего сына, ее внучонка, а пришли эти люди и убили его. Убили и Леню. Сына председателя колхоза, тоже ее внука. Так неужели она будет кормить их, убийц!
— Молока? — переспросила женщина, и злая радость мщения озарила ее. — Я не дам молока…
— Ну! — сказал ефрейтор, беря оружие.
Женщина пятясь вышла из комнаты. Она долго не возвращалась. Потом вернулась с крынкой молока. Оно было холодновато и после водки казалось прекрасным, хотя и имело странный привкус. Накинув шубу, старуха покинула гостей. Лес манил ее к себе запахами и тишиной.
Возвратилась она, когда село уже было занято нашими танками. Она посмотрела в оконце своей избы.
— Бабушка! Бабушка! — закричал Ленька.
Бабушка неуверенно вошла внутрь. На печи сидели внучата и со страхом смотрели на двух гитлеровцев, застывших в неестественных позах, с желтой пеной у рта.
— Их бабушка стрихнином угостила, — сказал Ленька. — Бр-р-р!