Наконец ворота открылись. Сначала наружу выскочила толстая пятнистая собака с лоснящейся шерстью и блестящими глазами. Собака бросилась на Гэна, но тот отогнал её палкой, и собака отбежала в сторону, оскалив два ряда красивых белоснежных зубов, и бешено залаяла. Следом высунулось белое лицо женщины средних лет. Она увидела Гэна Восемнадцать Ударов и доброжелательно спросила:
— Дедушка Гэн, это вы? Что-то случилось?
Гэн Восемнадцать Ударов хриплым голосом сказал:
— К секретарю пришёл.
— Он уехал на собрание коммуны, — с сочувствием сообщила женщина.
— Дай мне войти! — заревел Гэн. — Я хочу спросить, на каком основании он лишил меня обеспечения? Меня японские черти восемнадцать раз штыком пропахали, а я не умер, неужто из-за него подохну от голода?
Женщина с недоумением оправдывалась:
— Дедушка, его правда нет дома. Поехал с утра на собрание. Если вы проголодались, я вас накормлю. Ничего особенного, только лепёшки с бататом.
Гэн холодно отрезал:
— Лепёшки с бататом? Да у вас небось и собаки такое не едят!
Женщина расстроилась:
— Ну, не хотите — как хотите. Его нет дома. Он уехал на собрание в коммуну. Можете там его искать.
Она шмыгнула за ворота и с громим стуком захлопнула створку. Гэн размахнулся палкой и пару раз постучал по лакированному дереву, но тело обмякло, и он чуть было не упал. Ковыляя по улице, уже покрытой снегом глубиной в чи, старик бормотал себе под нос:
— В коммуну, значит… настучу на этого недоноска… скажу, что он угнетает честный народ, провиант мне сократил…
Он тянул за собой ногу, как хромой старый пёс, оставляя на снегу две дорожки следов, одну глубокую, вторую — нет. Гэн шёл долго, но всё ещё улавливал нежный аромат цветов. Потом медленно обернулся и плюнул в сторону чёрных лакированных ворот. А цветы, словно языки пламени, горели среди вихря снежинок.
До ворот коммуны Гэн добрался уже в сумерках. Железные прутья ворот были толщиной с палец, а сверху их оставили заострёнными, чтобы молодым парням неповадно было лазить. Через щели Гэн видел грязный снег во дворе. Там сновали люди в новой форме и новых шапках, их толстые морды лоснились от довольства. Некоторые держали в руках свиные головы — кончики свиных ушей были кроваво-красными, — другие тащили серебристых рыбин или тушки кур и уток. Гэн постучал палкой по стальным прутьям, раздался звон, но суетившиеся за воротами люди, казалось, были слишком заняты своими делами, они лишь искоса бросали на него холодные взгляды и шли дальше. Гэн сердито заорал:
— Начальник! Меня несправедливо обидели… С голоду помру…