Эмиль Буле стоит у двери «Лотоса»… Да, там он стоял почти каждый вечер… Невысокий человек смотрел на небо, на текущую мимо толпу, которая, по мере того как сгущалась тьма, меняла ритм и как бы даже самое природу, и прикидывал выручку своих четырех кабаре…
А вот другая картина была непривычна для каждого дня: Буле под взглядом гардеробщицы входит в телефонную будку и набирает номер, который не отвечает… Набирает три раза… Четыре… В перерыве между звонками он выходит размяться то в зал, то на улицу… И только на пятый или шестой звонок на другом конце провода кто-то наконец берет трубку…
Однако Буле уходит не сразу. Стоя на тротуаре рядом с Микеем, он время от времени вынимает из кармана часы…
«Он не зашел домой, чтобы взять пистолет…» — едва не произнес Мегрэ вслух.
У Эмиля было разрешение на оружие. Он имел право носить его. В те времена, когда Мазотти и его банда досаждали ему, оно всегда находилось при нем. Если он не взял его в тот вечер, значит, у него не было ни малейших опасений.
Наконец, не сказав ни слова похожему на мальчишку-заморыша швейцару, он не торопясь уходит вниз по улице Пигаль.
Это последняя картина. Во всяком случае, последняя картина, где Эмиль Буле еще живой…
— Какие у тебя планы на завтра?
Мегрэ поднял голову от тарелки, посмотрел на жену, словно удивляясь тому, что видит ее перед собой, подле открытого окна.
— На завтра? — переспросил он таким отрешенным голосом, что она рассмеялась.
— Ты где-то витаешь… Извини меня…
— Завтра — это что?
— Воскресенье… Думаешь, тебе придется работать?
Он медлил с ответом, сам еще не зная, что будет завтра. Он не подумал о воскресенье. Он всегда очень боялся прервать расследование, считая, что основной залог удачи — стремительность. С каждым днем все труднее добиваться точности от свидетелей. Да и самому ему необходимо удержаться в своем порыве, слиться с тем маленьким мирком, в который он оказался погруженным.
И вот воскресенье, то есть провал. Уже сегодня вторая половина дня будет, по существу, потеряна, ведь для большинства суббота стала своего рода воскресеньем.
— Я еще не знаю… Позвоню тебе ближе к вечеру…
И, совсем как метр Рамюэль, высокопарно раскинув руки, он добавил:
— Не сердись… Я не виноват…
Как и следовало ожидать, жизнь в уголовной полиции уже затихала. Некоторые кабинеты были пусты, комиссары и инспектора отправились за город.
— Лапуэнт не вернулся?
— Нет еще, патрон…
В комнате инспекторов он только что застал врасплох толстяка Торанса, когда тот показывал своим коллегам, как нужно забрасывать спиннинг. Но нельзя же требовать, чтобы все они, как их патрон, были поглощены делом Буле.