«Где ты должна быть, подруга моя бедовая? Правильно! Ехать в комфортном купе ко мне на встречу, на юга! И что же ты делаешь на самом деле? А? Почему молчишь? Позволь мне ответить за тебя. Ты в одиночку ведешь преследование опасного бандита. Так? В старом мужском пиджаке, в котором, как ты думаешь, тебя никто не узнает. Странные мысли… И ничего тебя не напрягает? Ты вышла на незнакомой станции и идешь вслед за преступником. Ой, уже и цветочки себе искусственные на могилку прикупила. Как мило».
Яна тряхнула головой, отбрасывая эти мысли. Солнце садилось, и как-то сразу стало темнее. Увязая каблуками в земле, Цветкова поспешила за бандитом. Она всматривалась в его сутулую фигуру до рези в глазах, чтобы не упустить. Преступник шел по тропинке в сторону кладбища. Сердце Яны бешено стучало.
На кладбище было прохладно и стоял специфический запах, словно и земля, и деревья понимали свое предназначение или, скорее всего, были просто перекормлены биологическим материалом и политы литрами человеческих слез. На кладбищах даже тишина была другого свойства, словно она знала что-то, что не знали мы, словно она опускала голову перед дорогой в вечность тысяч своих сыновей и дочерей.
Яна поняла, что никого не видит и не слышит. Идти по тропинке просто так тоже не получалось. Она то и дело натыкалась взглядом на фотографии умерших людей. И так как фотографии для вечной памяти всегда подбирались лучшие, часто много моложе и в счастливые моменты жизни, то на Яну смотрели не настороженно и зло, а очень даже приветливо и дружелюбно, словно находились не на кладбище, а на аллее славы.
«Никогда не думала об этом, но надо будет попросить, чтобы, когда похоронят меня, поставили бы один крест без фотографии. Ни к чему она здесь», — подумала Цветкова. Пройдя еще метров сто вглубь, Яна запаниковала, что упустила бандита из вида, что, возможно, он ушел по любой из расходящихся дорожек. Внезапно за ее спиной хрустнула ветка, но голову повернуть она не успела. Это движение ей преградила холодная и острая сталь металла, приставленная к ее горлу, и грубый захват.
— Что же ты за тварь такая… — прошептал ей на ухо хриплый мужской голос. — Не могу поверить своим глазам. Просто насмешка какая-то. Стоять, не двигаться! Твоя длинная худенькая шейка словно зефир. Проткнуть ее — ничего не стоит. Поняла?
— Да… — кивнула Цветкова, поняв, что она дура дурой.
— Вот и славно! Хотя здесь такое место, что кричи не кричи… Но на всякий случай молчи… Не люблю я бабский визг. Что же ты такая идиотка? Такая приметная лахудра. Не в добрый час ты нам встретилась тогда со своим болезным хахалем. Замочили бы его, да и дело с концом. Но нет! Ты нас нашла. Да и этот умирающий оказался не простым типом, ранили кореша, смотались с деньгами… Фарт! Я понял, что свою шкуру спасать надо, не до денег уже, хоть и обидно было до чертиков! Знал, что вы донесете о нас в полицию. Поэтому добил своего напарника и пришил еще одного бездомного пьяницу, живущего в лесу в шалаше, и одел его в свою одежду. И все же прокатило! Меня никто не искал и не стал бы искать. Мне оставалось только просто уехать. Но когда увидел, как ты садишься в электричку, как пасешь меня в вагоне, глазам не поверил. Не твое это дело — слежка, — усмехнулся он. — Хотя эта информация тебе уже не пригодится. Я же понял, что ты как жвачка, которая налипла на подошву ботинка и сама уже не отстанешь. Конечно же, я сошел раньше, я не доехал до своей станции. Мне надо было избавиться от тебя. И зная, что здесь большое кладбище, я и не представлял себе лучшего места для того, чтобы зарыть тебя здесь. Выскочка, выбирай себе могилу, где хочешь быть упокоенной? С мальчиком, с девочкой? Ну же! У меня нет времени! — Нож стал давить на шею сильнее.