У него — не было ничего.
— Братя, ты чего… — он назвал его так, как называл раньше. Когда Николай, тогда всерьёз занимавшийся боксом — разбирался за него с какой-то шпаной.
Тогда — в глазах Николая была решимость. Сейчас — ничего кроме отчуждения и ненависти.
— Совесть замучила?
Он легко перепрыгнул через невысокую, аккуратно покрашенную оградку. Брат не шелохнулся.
— Что ты говоришь, братя!
— Из-за тебя мать умерла! На черта ты тогда на похороны приехал!
И снова — как в той электричке, мгновенное помутнение сознания. И — вспышка, яркая, чистая вспышка боли. Как там, на минусе — когда они шла разведгруппой по территории противника, и по ним — открыли огонь из миномёта. Шёл третий год необъявленной войны, миномётчики с обоих сторон своему делу научились — первая же мина легла в нескольких метрах от них…
Они говорят им нельзя рисковать
Потому что у них есть дом.
В доме горит свет
И я не знаю точно, кто из нас прав
Меня ждёт на улице дождь.
Их ждёт дома обед
Закрой за мной дверь я ухожу
И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет
Тебе найдётся место у нас.
Дождя хватит на всех
Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене
Прислушайся там за окном
Ты услышишь наш смех
Закрой за мной дверь. Я ухожу.
Закрой за мной дверь. Я ухожу…
Эта песня — звучала на его провожанах в армию. Почему то именно эта. Как потом оказалось — она определила его судьбу.
Волчью.
Он тряхнул головой, как конь, сплюнул на землю кровавую слюну. Брат — смотрел на него без страха, с презрением. Они были почти одинаковыми — как и должны были быть братья. Просто один был псом, а другой — волком.
— Лучше бы ты не приезжал…
Брат — порылся в кармане, бросил на землю ключи.
— От нашей квартиры. Я её на себя оформил, на тебя нельзя, конфискуют ещё. Но мне она не нужна. Живи…
Они ещё какое-то время стояли друг напротив друга, потом — брат — повернулся и ушёл. А он — недоуменно опустил голову и посмотрел на пистолет в своей руке.
Он направил пистолет на своего брата. На своего родного брата. Он просто рехнулся…
— Братя, подожди! Братя!
Попросив на улице телефон, он позвонил своему куратору из КГБ. Куратор, предсказуемо не ответил.
Теперь он был один. И его личина — стало его лицом, и идти он мог — только в одном направлении. И то, что в том же направлении шли все — ничего не меняло
* * *
Оппозиционный политический штаб — то ли предвыборный, то ли ещё какой — находился на Каменной горке — в районе новостроек, который многие минчане считали одним из самых неблагополучных и неприспособленных для жизни[26]. Возвращаясь в Минск — он первым делом появился там — и столкнулся в дверях с улыбчивым, чернявым молодым человеком.