Наверху — уже были люди…
Альфа — уже ставила свой снайперский пост, их снайперов было не двое, а трое. Один — просматривал окрестности в прибор наблюдения, тут же — прибивал лазером и диктовал, второй с блокнотом — рисовал и записывал. Их винтовки — стояли тут же, уже расчехлённые — AW и Steyr пятидесятого калибра, самая точная из серийных. Третий — просто гулял по крыше, потом вдруг скрутил фигу и зачем-то ткнул наверх.
— Ты чего? Кому это?
— Америкосам — ответил альфовец — думаешь, не смотрят?
— Почему, смотрят.
— Ну вот. Пусть знают…
Он подумал про себя, что понтоваться не время и не место. Не те обстоятельства. Вот если бы они выставлялись в Мексике, или в Варшаве, или ещё где — вот тогда можно было бы фиги крутить. А они выставляются в Минске.
Как то некстати — нахлынули воспоминания о Каракасе. Столица Венесуэлы, чудный и чудной одновременно город на другой стороне земного шара, недалёко от США. Он ездил туда как инструктор, в двухгодичную командировку, они обучали армию и жандармерию тактике активных действий — как это называлось. Мало кто знает, что в Венесуэле больше мусульман, чем в любой другой стране Латинской Америки — Чавес напускал сдуру, а на границе с Колумбией — очень и очень неспокойно. Обе эти страны — находятся в состоянии холодной войны и поддерживают напряжённость на границе друг у друга… приграничные провинции кишат террористами, и тамошние ублюдки придумали закладывать в самодельные бомбы ещё и высушенное дерьмо… это чтобы заражение крови даже было гарантировано даже при попадании мельчайшего осколка.[44] Твари. То-то они там покувыркались. Вспомнил он и Лусию… местные женщины совсем по-другому относятся к сексу, намного проще. А у Лусии погиб муж, дальнобойщик. Она была членом какого-то там объединения бедняков… что-то вроде комбеда по-нашему, и они часто спорили после этого… без света в темноте. Она доказывала, что они обязательно построят социализм, что у них все будет по справедливости, что люди будут терпеть и сражаться за то, чтобы власть по-настоящему принадлежала им, а не жирным котам, о которых Лусия отзывалась с неприкрытой ненавистью. А он знал, что это не так. Он знал, что никто ничего терпеть не будет, и идея нахрен никому не нужна, и после того, как все немного отъедятся — начнут растаскивать все по собственным квартиркам… и растащат по кирпичику. Потому что люди дурны, и с этим ничего не поделаешь, других — нет. Он вообще избегал спорить на эти темы, потому, что Лусия была удивительно политичной, могла говорить о политике, о том, что правильно и неправильно часами — а у него начинала болеть голова. Иногда ему казалось, что он старшее её не на десять лет, а как минимум на сто. Он был старым, мудрым и ненавидел себя за это.