Вскоре Речкин был дома. Под взволнованным взглядом супруги он быстро надел форму, снаряжение, проверил документы. Нина молча сидела на краю софы, как проснулась – в одной лишь ночной сорочке. Ее тонкие пальцы, побелев, напряженно впились в натянутый на колени край одеяла. Ваня продолжал спокойно спать в маленькой детской кроватке. Захар Фролович, мучаясь похмельем, нервно курил у окна на кухне, уничтожая папиросу за папиросой, Клавдия Семеновна разогрела на печи чайник для зятя. Все хранили молчание, напряженное, а оттого очень хрупкое.
Быстро опустошив стакан крепкого сладкого чая, Алексей коротко буркнул:
– Я в военкомат, скоро буду…
На самом деле Речкин вдруг осознал, что не имеет ни малейшего представления, куда надо обращаться в такой ситуации. Вариантов было всего два: военкомат либо комендатура. Первый вариант просто находился ближе к Ленинградской улице, поэтому Алексей решил идти именно туда.
Проспект Сталина проснулся не по-воскресному рано. На улице то и дело стали появляться пробужденные страшным грохотом и воем сирены прохожие. Одни спешили куда-то по своим делам, другие, собираясь небольшими компаниями, обсуждали произошедшее, тихо, осторожно, сонно. Несколько военных грузовиков пронеслись по проспекту. Одни – пустые, другие – набитые солдатами, лица которых выражали полное недоумение и тревогу. В остальном же город жил в своем штатном режиме: репродукторы вещали утреннюю зарядку, на крупные перекрестки вышли регулировщики, дворники мели улицы.
Около городского военкомата собралось около десятка человек, когда Речкин добрался до него. Но с каждой минутой подтягивались все новые и новые люди в военной форме, различных рангов и родов войск. Здесь был и высокий худощавый капитан средних лет с петлицами артиллериста, молодой старлей в форме инженерных войск, сержант-связист, даже майор ВВС с орденом Красной Звезды на груди и многие другие… Но не было самого нужного здесь – военкома.
Сам военкомат был закрыт. Появившийся в дверном проеме молоденький сержант лишь развел руками, испуганно озирая толпу, среди которой было множество офицеров, и вновь затворил дверь.
И здесь, среди собравшихся, в основном отпускников и командировочных, гуляли бесчисленные слухи, сплетни, пересуды. Кто-то якобы вспомнил, что планировались учения авиации на это время, кто-то слышал, что на железнодорожной станции в Коле взорвались несколько цистерн с горючим, иные утверждали, что это была самая настоящая бомбежка со всеми вытекающими выводами. Речкин, подавленный недосыпом и похмельем, в числе немногих молчал.