А стена напротив была сплошь увешана копьями, мечами, секирами, щитами круглыми и миндалевидными.
Я наклонился, присел и потянул из-под нижней полки неприметный, но весьма тяжеленький сундучок. Его крышка откинулась на кованых петельках, и передо мной тускло заблестела древняя наличность – серебряные дирхемы, тонкие, словно из жестяной банки вырезанные, с полустертой вязью; золотые динары с шахадой на арабском: «Раб Аллаха Аль-Мутасим, амир аль-муминин, халиф, уповающий на Аллаха»; сасанидские серебряные драхмы с царским профилем; золотые номисмы со смешными, полудетскими изображениями императора Юстиниана II – «точка, точка, запятая, вышла рожица кривая…»
«Да, – подумал я отстраненно, будто вчуже, – выродилось искусство в Византии… При Адриане или Цезаре все римляне хохотали бы над этими варварскими каракулями».
– Ни фига себе… – выдохнул Яшка. – Да ты богач…
– Думаешь? – спросил я, занятый совсем другим.
– Да ты посмотри, сколько тут!
Амосов набрал полные жмени тусклых кружочков и просыпал их обратно – монеты зазвенели, зашелестели, зазвякали.
– Ты лучше туда посмотри, – сказал я.
Поднявшись, я шагнул к стене напротив – она была совершенно пуста. И стеллаж не доходил до нее, и «арсенал», а пол в этом закутке занимал странный механизм.
Представьте себе толстую квадратную плиту примерно метр на метр и толщиной в пару кирпичей. Сверху на этой плите прочно сидели два зеркальных шара и три темных матовых конуса, связанных толстой трубой, завернутой в спираль. Спираль эта была как бы вплавлена в шары и конусы, а под нею мягко светился здоровенный, с голову человека, кристалл-октаэдр.
Яшка быстро встал на колени и доложил деловитым тоном:
– У этой штуки ножки! Короткие! Не, не ножки, просто выступы такие, полушариями. Сверху они поменьше – видишь? А снизу побольше…
Ухватив за край непонятный артефакт, он поднатужился.
– Тяжелый! Как холодильник. Но вдвоем унесем…
Обойдя механизм на четвереньках, он сказал:
– Ух ты!
– Чего там? – утомленно спросил я.
– Не знаю… Наверное, это его передок. Да ты сам глянь!
Я подошел и перевесился, держа руку на одном из шаров. Поверхность шара была гладкая, словно полированная, – и теплая.
А спереди торчало что-то вроде гриба – большого такого. Ножку двумя ладонями только и обнимешь.
Думаете, почему это я был такой спокойный и заторможенный? А просто до меня стало многое доходить.
И давнишняя реакция деда, и его туманные высказывания, все складывалось в одну-единственную непротиворечивую версию.
– Ого! Да он подключен! – послышался возбужденный голос Яшки.