Зорге: Только я бы, Бранко дорогой, сделал одно добавление - о жесткий, суровый быт разведчика.
Вукелич: Это верно. Ее не устраивало, тяготило то, что я каждую секунду на грани жизни и смерти. И что её судьба замкнута на мою. А я... я не могу отказаться от того, что мне дороже всего на свете - мои идеалы. Извини за возвышенный слог. Обычно я, ты ценишь это, я знаю, - обычно я предпочитаю пусть даже солдатский юмор угрюмой прозе жизни. Сейчас не могу...
Зорге: Время, Бранко, время - лучший лекарь. Значит, это не настоящее, значит, твоя настоящая любовь ещё впереди. У меня тоже до Кати, во Франкфурте, была девушка. Христина. И казалось, что она - именно та, единственная, моя половинка. Оказалось - ошибка. Тяжкая, болезненная, страшная. Обидно сознавать, но человеку и в любви - может быть, прежде всего и больше всего - свойственно ошибаться. Однако, не было бы счастья, да несчастье помогло. Через эту ошибку, которую я пережил предельно остро, я обрел Катю. Единственную, настоящую, ту, которую я искал всю жизнь. И что же? Я нахожусь с ней в состоянии постоянной разлуки. Словно кто-то вновь и вновь проверяет мои чувства на прочность. Иногда бывает невыносимо тяжело. Сожмешь зубы и, сквозь стон, улыбаешься на всех этих раутах и приемах, ланчах и диннерах, шутишь, смеешься чуть не сквозь слезы посреди всех этих свастик ненавистных и рож омерзительных. И хочется крикнуть - идите все к черту, я свою любимую из-за вас не видел уже три года. Целую тысячу сто десять дней и ночей! Идеалы - да, долг - да, только они и держат, и дают силы идти дальше, когда кажется, что сил уже больше нет никаких. Сознание, что ты не имеешь права на слабину, не имеешь права... Ты знаешь, я хочу выпить за счастье.
Чокаются, пьют.
Вукелич: Маркс говорил, что для него счастье в борьбе. Конечно, это верно. Но по-моему однобоко, неполно, в чем-то ущербно. А как ты, Рихард, представляешь себе счастье?
Зорге (после паузы): В детстве было одно представление, в университетские годы - другое. Сейчас, пожалуй, самое верное. Для меня, разумеется. Счастье - это когда вокруг тебя нет ни одного страдающего живого существа. Ни единого - на всем белом свете. И рядом с тобой - та, единственная, ради которой ты и пришел в этот мир.
Затемнение. Свет. Вместо террасы - московская комната, окно подернуто изморозью. За столом - полковник ГРУ. На кушетке, поджав под себя ноги, закутавшись в шаль, сидит Катя. Она читает письмо. Голос Зорге:
"Дорогая Катя!
Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого года, то был настолько уверен, что мы вместе летом проведем отпуск, что даже начал строить планы, где нам лучше провести его.