Вообще, приехав в Вожгору, я услышал много всяких предостережений. Мне сообщили, например, что:
— До истоков Мезенской Пижмы никак не добраться — река сильно обмелела…
— Большую часть пути лодку на себе тащить придется…
— Проводника в деревне днем с огнем не сыщешь…
— Комары и оводы сожрут…
— Медведи «порато» озоруют…
— Ежли вдруг нападет какая-нибудь зверюга, то хватать нужно окаянную за язык и накалывать ей же на зубы — так все ненцы делают…
— Вообще-то, паря, достанется…
И только один вожгорский житель, немногословный инспектор рыбнадзора Сергей Бобряцов, внес в мою душу некоторое облегчение:
— Преувеличивают старики! Колоколить-то они мастера…
Когда же я попросил его растолковать, что он имел в виду, инспектор коротко и жестко бросил:
— До волока свезу! А там как знаете…
За нашими сборами следила вся Вожгора. Так по крайней мере мне казалось, когда мы закупали продукты в сельмаге, готовили рыболовную снасть и ремонтировали лодку — длинную и узкую, как сигара (а лучше сказать — как пирога), ладью с высоким заостренным носом.
К берегу, около Сережиного дома, сходились все любопытные. Ребятишки с надеждой поглядывали на «дяденьку корреспондента», увешанного фотоаппаратурой, умоляли щелкнуть их. Но иногда и кто-нибудь из мужиков спускался ближе к воде, и начинались бесконечные разговоры про то, как в шестьдесят пятом (или в шестьдесят шестом?) году приезжал вот такой же корреспондента может, «скусствовед», бог его знает, — в общем, довольно шустрый малый; как обхаживал он здешних старожилов, просил показать переход на другую Пижму. Дни тогда стояли жаркие, и оводы кусались, как собаки. А «корреспондент» был одет с форсом, ходил налегке, вот и прихватили его эти твари. Да так, что «маму» стал звать. А ведь человек был ученый, в очках.
— И чем же все кончилось? — спросил я, хотя финал этой назидательной истории был уже почти ясен.
Рассказчик, худой, верткий мужичок, довольно заулыбался.
— Известно чем, — он оглядел меня с ног до головы. — Прямым авиарейсом Вожгоры — Архангельск. Далее — Москва…
— Неужели они такие страшные, эти оводы? — продолжал я подыгрывать своему партнеру.
— А ты поезжай, не бойся. Вернешься — нам расскажешь… Ну, а ежли увидишь шубу, вывернутую наизнанку, не пытайся ее примеривать. Это, значит, он самый и будет — Михайло Иванович. — И тут все разом грохнули хохотом.
— Кончай травить, Николай! — вступился за меня Сергей. — Зачем пугать нового человека? — Но рассказчик уже разошелся; да и публика требовала продолжения.
— Вот у вас, в России, как стенгазеты называются? — спрашивал он, дергая меня за рукав. — «Крокодилы» да «Ерши», верно?.. А у нас в леспромхозе «Овод» висит. Знаешь, почему? Потому что архангельские оводы пострашнее нильских крокодилов…