Но на его памяти Маша никогда не лепила хлебные шарики. Ему вдруг открылось, что она меняется. У нее появляются новые привычки, возможно, изменялись взгляды, требования к жизни. Может, уже сейчас она и помнить не помнила те кораблики, которые теперь остались в прошлом… Лет через пять Аркадий мог и не узнать в ней ту девочку, которая бежала после института к нему в общежитие и, налетая вихрем, забрасывала обе руки ему на шею. Машины руки и сейчас были тонкими, как тогда, только в те годы ногти были длиннее, ведь ей не приходилось стирать детские вещи.
Он с недоверием уставился на ее пальцы. Сейчас ведь ей тоже не приходилось стирать…
– Ты не наращиваешь? – он кивнул на ее ногти. – Так это называется?
Маша с безразличием их осмотрела:
– А… Неудобно с длинными. Я привыкла так. Маникюр делаю, конечно.
– А как же светские рауты? – ему внезапно захотелось, чтобы она сказала, что не посещает их.
Но бывшая супруга усмехнулась:
– Там все как одна – длинноволосые, длинноногие и с длинными ногтями. Я же не как все.
«Разве?» – едва не вырвалось у него. Перешагнуть через детей, мешающих побыстрее добраться до вершины карьеры и красивой жизни, это как раз становилось нормой.
Кажется, она угадала его мысль, все-таки время еще не совсем развело их по разным дорогам. И отпрянула от Аркадия.
– Я знаю, о чем ты подумал!
– И что? – не смутившись, спросил он.
Ему хотелось хоть как-то отплатить за свою слабость, допустившую, чтобы Маша купила копченой курицей его расположение пускай даже на эти десять минут.
– Зря я пришла.
Аркадий заинтересовался:
– А, кстати, зачем ты пришла? Поесть не с кем было? Богатые не умеют просто есть, им непременно нужно продемонстрировать, что они едят.
В ее глазах опять появился блеск, но уже совсем другой, Аркадий это понял.
– Это всего лишь курица, – сказала она.
– Ну да. Ты же не могла притащить в наш дом омаров или еще что-нибудь из вашей жрачки! Но ты ведь знала, что я и копченую курицу редко могу себе позволить.
– Ты зациклился на своей бедности.
– Зациклился? Это одно из его словечек? – больше всего Аркадия задело сочувствие в ее голосе.
– Стас тоже так говорит.
– Стас еще ребенок, если помнишь. Ты решила помолодеть настолько?
Маша откликнулась, почти не задумавшись:
– Молодости не бывает слишком много.
Еще не договорив, она уже поняла, какая это глупость. И Аркадий, конечно, это понял, но промолчал. Пощадил. Как и в тот день, когда в Машином теле всё дрожало в предчувствии разговора, уже ставшего неизбежным… И все же он казался ей той чертой, за которой ждет только смерть. Разве нет? Ведь той жизни, в которую она вросла за двадцать лет, там не будет. А что будет?