Пьеса «Враги» была написана и напечатана в короткий срок. В газете «Заря» появилось открытое письмо Георгия Бакалова, в котором он хвалил авторов и говорил о необходимости таких пьес. Мы были невероятно горды этим и стали чаще заходить в «Средец», чтобы услышать еще какую-нибудь похвалу. Но однажды Ангел Анков, партийный деятель со стажем и соратник Георгия Димитрова, остановил нас и вместо похвалы спросил:
— Ребята, вы, что ли, авторы пьески «Враги»?
— Да, мы, бай Ангел.
— А вы имеете представление о том, что такое старость? — продолжал он, нервно сжимая свою палку.
— Да, конечно.
— Как же вы могли написать, что мужчина в пятьдесят лет — глубокий старик?
Удивленные, мы решили, что ему, наверное, пятьдесят лет, раз он так разозлился…
— Бай Ангел, — сказал я, — пусть это будет нашим недостатком, но скажите, что вы вообще думаете о пьесе?..
— Нет общего, нет частного! — продолжал разгневанный критик. — Вовсе не нужно съесть все яйцо, чтобы понять, что оно испорчено… Посмотрите, у вас в перечне действующих лиц указан какой-то старец пятидесяти лет…
— Извините, бай Ангел, — проговорил Арманд, — но это такая мелочь…
— Мелочь! Именно поэтому не буду читать вашу пьеску!.. Старец пятидесяти лет… Реалисты!
— Да, мы действительно трезвые реалисты, бай Ангел, — заметил я. — Не ругайте нас!
Он нахмурился, сказал еще что-то и махнул рукой с палкой, чтобы мы отстали от него…
Всем своим видом мы старались показать, что его критика на нас не подействовала, однако его слова заставили нас здорово призадуматься. Дело было не в годах, которые мы произвольно приписали нашему герою, не в литературных достоинствах этого произведения; дело было в другом — в нашем представлении о мире и людях, в нашей наивности. Мы разошлись каждый своей дорогой и забыли о пьеске. Она исчезла из нашей памяти, как будто мы ее и не писали, как будто она не стоила нам никакого душевного напряжения. Мы перестали даже говорить о ней. И виделись уже реже, будто нам было стыдно смотреть друг на друга, вспоминать «коллективное творчество».
Однажды, совсем случайно, Арманд встретил меня на улице. Остановился и спросил укоризненно:
— Куда ты исчез? Почему не показываешься? Зайди ко мне. У меня есть кое-что для тебя.
— Хорошо. Завтра зайду к вам.
Стояли морозные январские дни. Мы спали в холодных, неотапливаемых мансардах и находили приют в кафе и швейных мастерских, где работали наши знакомые парни, такие же, как мы. В это время владелец газетного киоска Панайотов из жалости зачислил меня на «котловое довольствие» у себя дома. Панайотов — личность оригинальная, известная в Софии многим. Прежде всего бросался в глаза его маленький, почти как у карлика, рост. Он всегда улыбался, размахивая короткими ручками. У него был большой рот с очень крупными зубами. Панайотов был известен и своим политиканством. Особенное пристрастие он имел к внешней политике, которую толковал по-своему. Странно было, что до сих пор он не стал министром иностранных дел!.. Как у инвалида войны, у него был киоск в центре города, недалеко от крытого рынка, на самом оживленном месте. Сидя в украшенном газетами и журналами киоске на высоком стуле, он высовывался из окошка, как кукушка из старинных часов.