Он был прав, говоря это. Но самое главное — он прямой человек. Такого бригадира мне еще не приходилось встречать. Видно было, что его переполняет счастье. В последнее время его корзинка с пустыми «ампулами» наполнилась доверху, и бригадир решил их сдать, но потом отказался от этой мысли. Он без сожаления высылал пустые «ампулы» в мусорный ящик, и я преисполнился к нему уважения, потому что лишний раз убедился, что он во всех отношениях похож на меня. Он, как и я, не любил говорить о прошлом. А это очень важно, потому что такие разговоры всегда разнеживают людей. Мы с бригадиром были люди суровые. Я сказал ему однажды, что он тоже угрюмый, и он не обиделся на меня, потому что мы не обманывали друг друга, как это делают порой водители транспортных средств. Оба мы были по природе своей молчаливы, никогда не ругались. Сквернословие присуще болтунам и слабохарактерным. Мы же с Иванчевым люди были железные, не подверженные мелким порокам.
Как-то вечером Гергана встретила бригадира перед автобазой и сказала ему язвительно:
— Товарищ Иванчев, что-то вы в последнее время очень уж сдружились с Масларским…
— А что, это плохо?
— Да нет, но вы как-то уж очень индивидуально…
— Я не понимаю, товарищ Бояджиева, смысла ваших слов.
— А что тут донимать? Вы втянули его в пьянство!
— Все выпивают! Мы с Масларским пьем только вечером, когда движение парализовано. Это не пьянство.
— Одним словом, соблюдаете правила уличного движения?
— Конечно.
— А что стало с бригадой коммунистического труда? Не видно ее и не слышно. План-то выполняете?
— Даже перевыполняем.
— А культура и воспитание?
— Все в порядке. Ходим в кино, читаем романы.
— И много читаете?
— Да, но ввиду отсутствия библиотекарши дело в последнее время приостановилось, некому нас просвещать.
— А как со смежной профессией? Осваиваете?
— Мы с Масларским освоили профессии слесаря и шофера. А он может быть и начальником, но не хочет!
Гергане на это ответить было нечего…
Я долго смеялся, когда он рассказывал мне эту историю, и все хлопал его по плечу. Он улыбался, а во рту его торчали два зуба, так как другие давно повыпадали. После этого Иванчев стал мне еще симпатичнее.
— Так и надо! — закричал я, продолжая колотить его, а он громко захохотал, потом закашлялся и так долго кашлял, что я испугался, как бы из его рта не выскочили последние два зуба. Я принес ему стакан воды, он выпил, и кашель его прошел, а потом он сказал мне, вытирая слезы, что ему крошка не в то горло попала.
— Надо выпить еще «ампулу» для прочистки!
Он чокнулся бутылочкой со стоявшей рядом пустой бочкой из-под бензина и вылил все ее содержимое в рот, задрав голову вверх, как это делают куры, когда пьют воду. Я смотрел на него и видел только два его зуба.