— Тебя спрашиваю. Нашли канал?
— Какой канал?
— Ну, давай, давай… От нас, что ли, будешь скрывать?.. И мы задумали то же самое, да нас раскрыли.
— Ничего я не знаю.
— А мы знаем… Ваш человек схвачен. Теперь получите сполна… Он все признал. Клубок распутывается.
Двое других начали смеяться. Я закрыл лицо, но всю ночь не сомкнул глаз.
На следующий день я объявил голодовку — не стал пить чай, отказался от похлебки. Заявил, что не положу в рот ни крошки, пока меня не переведут в другую камеру. Моя борьба продолжалась два дня, после чего меня перевели в Сливенскую тюрьму — туда собирали политических заключенных со всей страны. Именно в этой тюрьме я узнал всю правду о бай Стояне. Но это целая одиссея, которую я не берусь пересказывать. Все-таки было интересно узнать, как произошло это необыкновенное бегство, из-за которого всех нас разбросали по тюрьмам Болгарии. По версии одного из товарищей, который также оказался в Сливенской тюрьме, бай Стоян сумел уехать в Испанию. По другим сведениям, он еще находился в Болгарии, и каждый день ждали, что он вернется к своим старым друзьям.
Что же касается самого бегства, то чего только не рассказывали! Правдой, в сущности, было одно — чрезмерное доверие жандарма с винтовкой, которого бай Стоян угощал пирогами…
— Представь себе, — шутили люди, — за какой-то пирог потерять службу…
Как выяснилось, бай Стоян сбежал самым простым способом — попросился у жандарма сходить в больнице в туалет.
Для успокоения жандарма он повесил шинель на дверь. Однако тут же, едва войдя в туалет, выскочил через окошко, которое выходило на больничный двор. Жандарм сидел с другой стороны на скамейке, положив руки на винтовку, и ждал. Он был спокоен. Висящая на двери тюремная шинель гарантировала присутствие ее хозяина. А сам он в это время уже бежал дворами и улицами города.
— Ждет жандарм пять, десять минут… Ждет полчаса, а никто не выходит… Открыл он дверь и увидел, что там никого нет!.. Поднял он тревогу. Сирены завыли, сапоги затопали… Оцепили квартал…
— Молодец бай Стоян!.. Везучий человек!
Мы обсуждали происшедшее, шутили и надеялись, что услышим какую-нибудь новость о беглеце. Но так ничего и не услышали. Наш «славный коллектив» распался — кое-кого перевели в другие тюрьмы, некоторых освободили. И мы почти забыли о старом товарище. Только время от времени я вспоминал о нем, когда получал письма от моей Чио-Чио-сан. «Милый Вабассо, — писала она мне, — когда же наконец и ты будешь свободен?»
Я мысленно успокаивал ее: «Наступит, моя милая! Жди меня».
И она ждала. Посылала письма и ждала. Но вот однажды я неожиданно появился перед дверью ее дома: