Глава 2. Тяжелая рука энтропии
Есть – тоже довольно неприглядно. …В рот начинает поступать всякая всячина, и после искусной обработки языком и зубами я переправляю результат на тарелку для окончательной рихтовки ножом, вилкой и ложкой. Это, по крайней мере, имеет хоть какой-то терапевтический эффект, если только речь не идет о супе или еще чем-нибудь жидком, – вот уж настоящее наказание. Затем следует утомительная процедура замораживания, разборки и раскладывания по полкам, пока не придет пора отнести эти продукты в «Гастроном», где меня ждет, надо полагать, быстрое и щедрое вознаграждение за труды. Там я таскаюсь по проходам с тележкой или корзинкой, расставляя банки и пакеты по их законным местам.
Мартин Эмис. Стрела времени>[18]
Забудьте о космических кораблях, пусковых установках и стычках с внеземными цивилизациями. Если вам нужна леденящая душу история, по-настоящему создающая впечатление пребывания в чужеродной среде, то вы должны повернуть время вспять.
Конечно, можно было бы взять обычный сюжет и рассказать его наоборот: он заключения к началу. Этот литературный прием известен под названием «обратной хронологии» и далеко не нов: еще Вергилий применял его в своей «Энеиде». Однако для того чтобы грубо вытряхнуть читателей из уютного гамака привычного представления о времени, ваши герои должны во всей красе продемонстрировать, что такое «жить назад». Причина дискомфорта, вызываемого подобными описаниями, заключается в том, что все мы – реальные люди – испытываем течение времени одинаково благодаря непрерывному увеличению энтропии во Вселенной. Увеличение энтропии и определяет стрелу времени.
В Зазеркалье
Френсис Скотт Фицджеральд в своей «Загадочной истории Бенджамина Баттона», по которой не так давно сняли фильм с Брэдом Питтом в главной роли, рассказывает о жизни человека, родившегося стариком и с течением времени теряющего годы. В клинике, где Бенджамин появляется на свет, нянечки вполне предсказуемо впадают в страшное недоумение.
Перед ним, запеленутый в огромное белое одеяло и кое-как втиснутый нижней частью туловища в колыбель, сидел старик, которому, вне сомнения, было под семьдесят. Его редкие волосы были седыми, длинная грязно-серая борода нелепо колыхалась под легким ветерком, тянувшим из окна. Он посмотрел на мистера Баттона тусклыми бесцветными глазами, в которых мелькнуло недоумение.
– В уме ли я? – рявкнул мистер Баттон, чей ужас внезапно сменился яростью. – Или у вас в клинике принято так подло шутить над людьми?
– Нам не до шуток, – сурово ответила сестра. – Не знаю, в уме вы или нет, но это ваш сын, можете не сомневаться.