— Что ты меня инструктируешь, словно я до двадцати считать разучился, — проворчал Поленов. — Иди, вон Ховринов рукой тебе машет.
Ковалев, Ховринов и еще двое мужиков взялись за ручную «бабу», сделанную из здоровенного соснового комля.
Э-э-эх ты, тетенька Наста-асья-а-а,
Да-а-ай прижать тебя на сча-а-астье-е-е!
Все стоявшие на помосте и возле него мужики лихо, в один голос подхватили залихватски-бурлацкую запевку директора:
Э-э-эй, дуби-и-нушка, ухне-е-ем,
Ра-а-аззеленая сама пойде-о-от.
Иде-о-о-от!!!
Сколько раз они ударили по свае — неизвестно. Поленов не считал и никакого «стоп» не крикнул. Остановились, когда окончательно запарились. Директор больше всех. Мужики весело хохотали, потирая руки. Они явно были довольны.
— Залога! — прокричал Ховринов задним числом.
Ковалев подошел к Поленову, оставив рабочих продолжать бойку без него.
— Ты почему, Федор Иванович, не считал ударов? Я же тебя очень просил. Смотри, как все с первой залоги упарились. Это, брат, не дело.
— Понимаешь, Сергей Иванович, я ничего не понял.
Ты какую-то похабщину поешь, эти подхватывают... Чему мужики так обрадовались?
— А ты что, никогда «Дубинушку» не слышал? — спросил у него Ковалев.
— Почему не слышал? Даже пластинку имею, Шаляпина.
— Значит, ты «Дубинушку» не слышал и ничего про нее не знаешь. Ладно, потом, если хочешь, я тебе кое-что про нее расскажу.
Возвращаясь домой, директор рассказал парторгу:
— Было это в конце двадцатых годов. Страна наша, как ты знаешь, готовилась к гигантскому прыжку из вековой отсталости в индустриальное завтра. Готовились и лесники к увеличению заготовок леса в несколько раз. Проектировали новые механизированные предприятия, проводили мелиорацию сплавных путей, строили большое количество плотин на реках.
В конце двадцатых годов послали меня строить плотину на реке Сяндебе в Олонецком районе. Там еще Сяндебский монастырь рядом. Работали на строительстве черепаны-плотники, много татар, и была артель босяков, человек шестьдесят. Сорок из них работало на копре, остальные — на подхвате. Босяки зимой — это те же «зимогоры» времен бурлачества, читал небось Гиляровского?
— Нет, — признался Поленов, — не приходилось.
— Слушай, парторг, а ты почитывай, почитывай. В русской литературе много правды о жизни, и подумать есть над чем. Народ свой лучше поймешь...
— Давай, давай, рассказывай. Рад придраться. Зато я больше тебя политической литературы читаю. На босяках остановился...
— Ну, во времена Гиляровского они летом, после зимних работ «на горе», бурлачить уходили, а в конце двадцатых годов какое же бурлачество? Большинство пошло грузить и разгружать баржи, гнать плоты с лесом по большим рекам, а многие — просто бродяжили.