— Почти всегда, Геннадий Николаевич. Вместе с женой дрова заготовляет.
Куприянов пожал плечами, но ничего не сказал. Пошли на лесосеку.
К первому солдату они подошли сзади. Шли гуськом, снег был довольно глубокий.
Солдат, согнувшись дугой, валил лучковой пилой с корня нетолстую елку. Видеть подходивших он не мог, а слышать, конечно, слышал.
— Здоров, солдат! — громко проговорил Куприянов, подошедший к нему почти вплотную.
— Слушайте, хлопцы, — прохрипел солдат, не разгибаясь и не прекращая работы, — пошли вы все к ...! Ходите по лесу, как кобели за сукой по хутору.
Адъютант схватился за пистолет и выскочил вперед. Куприянов остановил его жестом руки. Елка в это время стала валиться набок. Через секунду она ударилась о землю, подняв облако мелкого сухого снега. Солдат выпрямился. Перед ним стоял бригадный комиссар.
Только секунда понадобилась, чтобы рослый красавец пришел в себя. Отбросив пилу и вытянувшись в струнку, он лихо взял под козырек и не столько напуганным, сколько удивленным голосом четко проговорил:
— Виноват, товарищ генерал. Не видел, что вы подошли. — И потом уже громко, на весь лес, гаркнул: — Боец Гончаренко заготовляет дрова для Кировской железной дороги!
Он был в одной гимнастерке. Фуфайка висела на суку соседнего дерева. Пот градом катился по лицу. На выцветшей гимнастерке тоже темными пятнами проступал пот. Посуровевшее было лицо Куприянова стало оттаивать.
— Вольно, — приказал он солдату. — Ты что же, Гончаренко, всех так встречаешь?
— Никак нет, товарищ генерал! Но знаете... — замялся он, — ходят тут ребята ватагами... Расскажи им да покажи. А мне работать надо, а не рассказывать.
— Значит, ты не только ругаться, но и работать хорошо умеешь? — улыбаясь, спросил Куприянов.
— Так точно! — без лишней скромности отрапортовал солдат. — Полторы нормы в день даю. Есть у нас
Долгобородов, он по две дает, но ведь он у медведя за пазухой родился, а я и лес-то первый раз в жизни на войне увидел.
— Ты откуда родом?
— Хохол я, товарищ генерал. Полтавский.
— А Долгобородов?
— Он архангельский. В лесу родился. Черт знает, не человек, а машина какая-то. Извините, товарищ генерал, опять выскочило. Ну нет никаких сил за этим Долгобородовым угнаться. Сведет он меня в могилу, бисов сын.
— Надень фуфайку, простынешь, — уже совсем ласково проговорил Куприянов. — По ранению, что ли, сюда послали?
— Вот сюда она, стерва, ударила, — показал Гончаренко на правую лопатку, — и сюда, навылет.
В это время из густого ельника показались вспотевший, сильно припадающий на правую ногу комбат и за ним его комиссар. Отрапортовав генералу, комбат с комиссаром взялись за носовые платки и начали утирать катившийся по их лицам пот.