Подходя, они дружно, чуть не в один голос поздоровались со мной. Я ответил и на всякий случай широко улыбнулся. Наверно, необычность моей мимики придала старшему решительности. Он остановится и спросил:
— Хозяин, а у тя спичек нетути?
Чего-чего, а этого добра я взял с запасом. Незаметно сбросив в кармане с руки петлю кистеня, вытащил уже початый коробок:
— Держите, уважаемый.
Мужик, было, протянул руку, но враз конфузливо отдернул:
— Тако бы и махорочка имейца? Я ж об спичках токмо так, глянуть, каков ты человек есть.
— Увы, — развел я руками. — Понимаете ли, не курю совсем, — и доверительно добавил, так как давно убедился, что в некурящего парня местные не верят наотрез. — Врачи запретили, сказали, и года не протяну, если не брошу немедля.
— Вон оно че, — протянул собеседник, явно пытаясь осознать полученную информацию. — Мы ж ден пять как не курили. Тянет тако, не дай Господи!
— Погодите чуток, — я вовремя вспомнил, что в советской стране курят примерно то же самое, чем я собирался отпугивать собак. — Курить-то, и правда, не курю, а вот приятели иногда балуются.
Сняв рюкзак, залез в боковой карман и выудил заботливо завернутую в промасленную папиросную бумагу пятидесятиграммовую пачку. Отсыпал добрую половину в трясущиеся, покрытые трещинами и мозолями руки. Мужики мгновенно свертели из куска газеты самокрутки, прикурили и, окутавшись клубами удушливого дыма, уселись прямо на оголовок рельса. Я пристроился напротив с вопросом:
— Вы хоть откуда такие будете? Из лагеря поди освободились?
— Та нет жеж, по вольному найму мы, лес валили, — охотно отозвался молодой, рассматривая мою некурящую персону с тем же старанием, что появляется у детей на экскурсии в зоопарк при виде фиолетового языка у жирафа. Вроде давно знакомая по картинкам животина, а взяла и удивила на ровном, можно сказать, месте.
— Насилу тока живы вырвались, — мрачно добавил старший.
А младший тут же дополнил с издевкой:
— Заработать собирались! Вот оно и получилось, — он протянул вперед свою ногу в рваном лапте, из которого во все стороны торчали ошметки обмотки. — Весь заработок такой жеж.
— Ох ты, Господи! — широко перекрестился его напарник. — Нонче вона люди бают, в лагере-то лучшее, чем на воле. Хлеб, кашу дают. А на воле чо? — он с видимым наслаждением затянулся, — вот те и вся воля туточки. Здеся куш вербовшики посулили, а хлеба, одежи нету, жить негде, гнус жрет поедом али мороз кусает, до дому начальник не пущает, документу нипочем не дает. Мы ж ево Христом Богом молили, пустите, видите ж, мрем тута. Отощавши еще с дому, сил нету, а баланы пудов пяток тянут, а то и поболе. А их ж по болоту тягать! Ну, пожалел он нас, все ж тако добрый человек, дал документу. Тако идем таперича, тута хлеба просим, тама еще чо. Верстов сто почитай на чугунке проехали, нету боле денег совсем. Не чаем как до Питера добрести.