Ночь.
Тайга.
На многие километры вокруг — ни человеческого жилья, ни его следов. В вершинах елей и пихт глухо шумит ветер, сбрасывая с хвои снежную кухту. Старые деревья жалобно стонут. А может, это горные духи в снежном вихре несут душу умершего и она прощается со своими сородичами?
Сухие деревья со скрежетом сталкиваются голыми сучьями. Вдруг на ближайшей крутой, почти отвесной сопке затрещало, загремело, приближаясь с нарастающим гулом, и невдалеке в грохоте и треске, перекрывая вой пурги, послышались тяжелые удары, сотрясающие землю, как будто горы обрушились в долину. Видимо, горные духи сегодня шибко рассердились, раз ломают горы.
А горы действительно ломались.
Горы Дальнего Востока покрыты лесом. Почва с горных склонов смывается в долины. Лиственница и сосна растут прямо на скалах, прикрытых лишь слоем мха, корнями цепляясь за трещины в камнях. Налетающие смерчи валят слабо укоренившиеся на скалах деревья, которые, падая, увлекают за собой другие, а также крупные камни. И все это лавиной устремляется вниз по склону горы со страшным скрежетом ломаемых деревьев и грохотом камней, как будто земля проваливается в тартарары.
В такое время неуютно чувствует себя человек в горной тайге, а если он один, то становится тоскливо. Вокруг тьма. Лишь смутно выделяются на снегу стоящие рядом стволы деревьев, а в бесснежную ночную непогодь не видно и собственной руки. В такой обстановке в горной тайге даже радостные и приятные воспоминания не отвлекают от грустных дум о бренности жизни.
Но раздумывать об этом долго не стоит. В тайге всегда прямо под ногами валяются сучья и валежины. Вспыхнул огонек, слабо побежал по сухим веточкам. Вот загорелись сучья, заполыхал яркий огонь. И сразу притихли вой ветра и стоны деревьев. Отступила в сторону тьма, а с ней ушли и грустные думы. И нет больше одиночества. Рядом трепетный огонь костра. Он мягок для глаз и неназойлив для мыслей. Он гипнотизирует, навевая приятные и ласковые воспоминания.
Наутро, разведя костер, Тимофей с топором в руках отошел от палатки, чтобы срубить сушину на дрова. Вдруг он окликнул меня и быстро подошел к костру. На лице у него было какое-то странное выражение. Не испуг, а скорее удивление отражалось на нем.
— Амба! — подойдя ко мне вплотную, еле слышно произнес ороч.
— Что-что? — не понял я.
— Амба ходи, — шепотом повторил он.
Наконец смысл его слов дошел до меня, но я не мог в это поверить и улыбнулся:
— Может, рысь или росомаха?
Он укоризненно посмотрел на меня:
— Моя рысь мноха стреляй. Росомах тоже стреляй. Амба моя нет стреляй. Моя только смотри ево. Моя ошибай нет: это амба ходи.