Тигр стоял на прежнем месте, в одном прыжке от Тимофея, но не делал попытки к нападению, а только щерил свою морду, оскалив пасть, и медленно пятился назад. Нет, он не убегал, а именно пятился, отползая назад почти на брюхе. Потом встал, еще раз ощерился и, не спеша повернувшись, не оглядываясь, важно пошел прочь. Вскоре он скрылся за уступом скалы. Ороч продолжал колотить в бубен и что-то еще кричал по-своему.
Я стал подниматься, но резкая боль в левой ноге заставила меня вновь опуститься на снег.
Наконец ороч перестал творить свои заклинания и обратила ко мне:
— Вставай, однаха! Амба ушел.
— Тут что-то у меня с ногой. Посмотри. — Тимофей разул меня и осмотрел ногу.
— Ломай нога нет. Чичаза лечи будем.
Он быстро развел костер, достал из котомки какие-то коренья и, распарив их над углями, перевязал мне растянутые связки на лодыжке. С его помощью я доковылял до облесенного участка склона.
— Однаха, твоя шибко тяжелай. Моя не моги помогай тебе ходи.
И, больше ничего не сказав, он молча принялся за дело. Надрав большие пластины еловой коры, соорудил конусный балаган, обложил его вокруг, в три ряда, обрубками деревьев с заостренными, торчащими вверх сучьями. Нарубил огромную кучу дров и сложил ее у входа в балаган. Все имеющиеся у нас продукты он убрал внутрь балагана. Сварил все сырое мясо, а из моего рюкзака вытряхнул все вещи.
— Твоя котомка бросай нада. В ней мяса амба твоя носи. Амба чичаза за ней ходи.
Он не упрекал меня, что я его тогда не послушал и взял мясо лося, убитого тигром. И я промолчал, когда он с моим рюкзаком пошел к краю обрыва. Вернувшись, он так же молча приготовил чай из лимонника. Мы плотно поели. Ороч набил свою трубку и сказал:
— Моя назад Семена ходи. Твоя три дни жди. Моя Семена приводи нартай.
Выкурив трубку, он достал из своей котомки бубен и повесил его недалеко от костра.
— Амба приходи, твоя стреляй не надо. Бубен колоти. Кричи тоже не надо. Хорошо амбай говори.
Осмотрев все вокруг, он добавил:
— Амба прыгай чум не моги. — И указал на выложенные в три ряда вокруг балагана чурбаки с заостренными сучьями.
Меня охватило чувство бесконечной благодарности к этому беспредельного мужества человеку, бесхитростному сыну тайги и гор.
— А как же ты один без ружья и без бубна пойдешь? Да и ночь скоро!
— Амба моя трогай нет хоти. Моя мяса амба не бери.
Глупо было бы в моем положении возражать ему, и я только крепко пожал его руку. Он пристально посмотрел мне в глаза и заключил:
— Три дни жди. Моя приходи. — Повернулся, надел лыжи и, не оборачиваясь, быстро заскользил назад по нашей лыжне. Через пару минут его небольшая фигура скрылась за поворотом.