При всей расчетливости этих своих мыслей Бритвин чувствовал себя возбужденным и радостным.
Марина сидела неподалеку и писала что-то. Бритвин видел ее склоненную светловолосую голову, смуглое, тонкое и чуть печальное, как это часто бывает у людей за работой, лицо. Он старался смотреть на нее пореже, но не выдерживал, взглядывал снова и снова, и каждый раз прилив радости и возбуждения охватывал его.
Он не надеялся, что сможет всерьез поработать в те два часа, которые оставались до закрытия библиотеки, но неожиданно это удалось. Отрывая взгляд от Марины, усилием гася мысли о ней, Бритвин погружался в журнальную статью, читал, конспектировал, и, странно, тот эмоциональный подъем, который давало ему присутствие Марины рядом, не только не мешал работе, но помогал, обостряя мысль, позволяя видеть и детали, и целое ярко, четко, объемно. Чувствуя, что устает от напряжения, что работа мысли притупляется и глохнет, он выпрямлялся, глубоко вздыхал, взглядывал на Марину, и тогда так отрадно было ему видеть все милые для него особенности ее лица, фигуры, позы. Он смотрел и смотрел, и это резкое отключение от дела давало такой глубокий отдых, что уже через несколько минут он испытывал свежесть и способность с новыми силами вернуться к работе. Так оно и шло вперебивку: работа, Марина, работа… Бритвину померещилось даже, что он какой-то удивительно плодотворный и одновременно приятный жизненный срез во всем этом уловил, какое-то «золотое» сечение. Вот так бы и жить лишь в этом срезе — работа, любовь, работа… Вот этот один цикл и оставить, чтоб больше ничего, никакого житейского сора не примешивалось сюда.
Ко времени закрытия библиотеки Бритвин успел законспектировать две статьи и, главное, хорошо представил себе их место в монографии. Немного получится, машинописная страничка какая-нибудь, но ведь насколько к месту, к делу!
В половине девятого зал опустел, ушла даже молоденькая девушка, сидевшая за кафедрой, и Бритвин с Мариной остались вдвоем. Она поглядывала на него ожидающе, но он сделал вид, что не замечает этого.
Пусть подойдет и скажет, решил он, вот тогда и можно предложить подвезти ее. И она подошла, и он, как бы с трудом отрываясь от работы, поднял к ней лицо.
— Закрываем, к сожалению, — сказала она мягко.
— К большому сожалению, — отозвался он, откидываясь на спинку стула и пристально глядя на нее снизу вверх. — Давно мне так хорошо не работалось.
— Приятно слышать. Будем надеяться, что это не в последний раз.
— Будем надеяться, — повторил он, вставая. — Спасибо вам. — Он протянул ей стопку журналов. — Может быть, позволите подвезти вас? Я тут с машиной.