— Не хотите почитать? — спросил я сквозь стук двадцати четырех копыт и скрип самого дилижанса.
Но он лишь покачал головой, даже не улыбнувшись. Как раз напротив, губы его сжались еще плотней, с выражением горькой решимости. Такое не часто встретишь у молодого человека.
Трудно в этом возрасте удерживать в себе горечь и решимость, намного легче рассмеяться и забыть о своих злоключениях. Возможно, именно поэтому юноша и показался мне таким необычным.
— Я уже все прочитал, можете взять, если хотите, — сказал я.
— Нет, спасибо, — коротко ответил он.
— Интересные вещи пишут, — продолжал я, не в силах сдержать развязавшийся язык. — Некий мексиканец утверждает, будто бы застелил молодого Уэсли Хардина.
Юноша на мгновение поднял взгляд и изучающе посмотрел на меня. Затем снова сосредоточился на своем саквояже.
— Только я не верю в эти слухи, — добавил я. — Еще не родился тот человек, что справится с Джоном Уэсли.
Молодой человек явно не собирался поддерживать беседу. Я откинулся на тряском сиденье и изредка посматривал на попутчика, но тот упорно отводил взгляд.
И все же я никак не мог уняться. Что за странная тяга к общению у стариков? Возможно, они боятся провести последние свои годы в пустоте.
— Должно быть, у вас в сумке золото, — сказал я, — раз вы ее так бережете.
На этот раз он одарил меня улыбкой, но совсем не веселой.
— Нет, не золото, — ответил молодой человек, и я заметил, как нервно дернулся кадык на его худющей шее.
Я улыбнулся и решил поскорее расширить брешь в его молчании.
— В Грантвиль направляетесь?
— Да, в Грантвиль, — сказал юноша, и по голосу я вдруг отчетливо понял, что он не южанин.
И тогда я замолчал. Отвернулся и с каким-то неловким чувством уставился на бесконечную равнину, покрытую удушливой пеленой солончаковой пыли, на выцветшие пятна чахлого кустарника и обширные пустыри между ними. На мгновение моя грудь сжалась от той неприязни, которую мы, южане, испытываем к завоевателям.
Но есть то, что сильнее гордости, — это одиночество. Оно заставило меня повернуться к молодому человеку и снова увидеть в нем что-то напоминающее моих мальчиков, отдавших жизни под Шайло. В глубине души я не мог ненавидеть этого юношу за то, что он родился в другой части нашей страны. Как бы ни переполняла меня непреклонная гордость конфедерата, ненависти во мне не было.
— Собираетесь поселиться в Грантвиле?
Глаза молодого человека заблестели.
— Только на время.
Тонкие пальцы еще сильнее сжали саквояж на коленях, и внезапно он выпалил:
— Вы, наверное, хотите посмотреть, что у меня.
Он не договорил и сжал губы, будто рассердился на себя за эти слова.