Я перевела дух, убедилась, что мы все еще на верном пути, и продолжила:
- Мать моя, Эйвейг, тогда девчонкой совсем была, но уже сама караваны по дорогам водила и не было случая, чтобы не довела. Сильно уважали ее люди дороги, а купцы богатые не жалели золота чтоб ее в свой караван заполучить. Отец много лет за ней по пятам ходил, все замуж звал, а она только смеялась. Говорила, что давно за дороги просватана. Но уговорил все-таки. К родителям своим отвез, дом построил и зажили они, как все живут. Да только не в радость была матери жизнь спокойная, сердце ночами спать не давало, все на дороги рвалось. Вскоре дочь у них родилась но и ей не удалось Эйвейг Вольную Птицу дома удержать. Чуть отлежалась, грудь перевязала и снова на дорогу собралась. Отцу моему так и сказала: как к земле меня привяжешь, так я в эту землю и сойду. Не долго думал отец, собрался тоже, да с ней и отправился. Дитя на деда с бабкой оставили и думать о нем забыли. Через год с небольшим вторая дочь родилась, прямо на дороге. Мать гордилась страшно, все говорила, что так и должны рождаться проводники. Она ведь даже в учение меня не отдала, как по обычаю положено - сама наставляла. Все надеялась, что дар ее во мне приумножится и стану я таким проводником, каких еще мир не видел. Зря, конечно, надеялась, но я бы скорее ноги себе отпилила, чем разочаровала ее. Сидела тайком над картами ночи напролет, все до единого ориентиры заучивала на день пути вперед, а потом притворялась, что правильный путь нутром чую, совсем как она. Дни считала до полнолетия, когда смогу наконец одна вести караваны и спокойно смотреть в карту, ни от кого не прячась. Но вышло иначе. Затянула я с испытанием до последнего, все боялась опозориться, вот и получила Знак под самую зиму. Пока до Седого Перевала дошли его уже снегом засыпало и пришлось в Пристанище на длинную стоянку устраиваться. Думали, холода переждем все вместе, а по весне я уже своей дорогой отправлюсь. Там, в Пристанище, нас этот странный господин и нашел. Разряжен был, что Император на празднике, от колец дорогих аж пальцы не гнулись, на шее цепь чуть не с руку мою толщиной, вся рубинами изукрашенная и даже сапоги золотом подбиты, а пришел пешком и совсем один, без охраны и слуг. Наобещал матери гор золотых, только бы отвела она его север, на границу и дальше. Раздобыл он, вроде как, книгу старую, где путь расписан в давно покинутые города, что сокровищами набиты, как амбар по осени мышами да крысами, и такие там чудеса да редкости спрятаны, каких мир давно уже не видывал. Сильно захотелось господину тому сокровища отыскать, так сильно, что прямо и есть, и спать перестал, всю казну на это дело спустить готов и самой жизни своей ради мечты золотой ему не жалко. Не понравилось это отцу, спровадил он господина поскорее. Мать промолчала тогда, не стала отцу в открытую перечить, да только проснулась я той ночью по малой надобности, а она у костра сидит, в карту смотрит и лицо у нее такое, будто города те проклятые уже наяву перед собой видит. Подошла я к ней, говорю, мол, не ходи, пропадешь там. А она улыбнулась так, невесело совсем, и говорит, что приключение такое раз в жизни выпадает и если суждено пропасть, то так тому и быть. Карту мне в руки сунула, обняла крепко и ушла. Я так до утра и простояла, все думала, что пошутила она и вернется. Отец проснулся, лицо мое увидел и сразу все понял, даже и спрашивать ничего не стал. Встряхнул меня за плечо и говорит, мол, не кисни, дочка, поехали лучше деда навестим. Весело так говорит, а у самого по лицу слезы катятся. Как дошли тогда и не помню толком, как в полусне вела, дороги перед собой не видела. Дед тоже ничего спрашивать не стал. Так и зажили. Отец все больше молчал, из дому и не выходил почти, а мне как-то скоро не до лишних мыслей стало, тут уж сестрица моя расстаралась. Скоро сама на болото запросилась, только чтоб от нее подальше оказаться. Сначала траву вязать помогала, потом и резать доверили. И вот работала я однажды я на дальних зарослях, запнулась о корягу притопленую, да и ухнула в трясину с головой. Если б не веревка на поясе, то там бы и осталась. Вытащили-то меня почти сразу, а только водички болотной я нахлебаться успела вдоволь. Помню, возвращаюсь я в поселок тем вечером, а ноги прямо-таки огнем печет, будто не по мокрой траве иду, а по свежему пожарищу. Еле добрела. Первый забор увидела, да под него и упала.