– Эк тебя по титьке-то резанули… ну, да ничего – не баба, дитя не кормить. А по плечу, видать, оголовьем двинули… пошевели-ка рукой.
– Да цела кость, цела… на, гляди. Шевелю, как видишь.
– Ну, вот и ладно, вот и хорошо… я только ссадину смажу от греха. А тут что? Так больно?
– Уй!
– Нет, Минь, это ж как надо было дернуть, чтобы ремень кистеня лопнул? Слава богу, руку не оторвали… как ты меч-то после этого держал?
– Молча… ну, все уже?
– Сейчас, сейчас… о, Господи, у тебя по спине ходили, что ли?
– Ходили, даже подпрыгивали! А я подмахивал! Хватит, что ты как баба причитаешь?
– Да ладно, ладно… На вот, рубаху сухую надень. Поесть принести?
– Не надо.
– Тогда, может, поспать приляжешь?
– Ну да, мне сейчас только и разлеживаться… Значит так: я пойду, узнаю, как там с ранеными, а ты погляди, чтобы отроки в сухое переоделись, поели и…
– Так все уже, присматривают там…
– Тогда готовь одну ладью – раненых назад в Ратное отправить надо.
– Готовят уже.
– А грести кто будет? Надо с Дыркой…
– Уже договорились, он гребцов даст.
– А…
– И кормщика даст.
– Тьфу, чтоб тебя!
Мишка отчего-то еще больше разозлился, словно Роська ему перечил, хотя крестника, наоборот, надо было бы похвалить за распорядительность. Подумал немного, пытаясь сообразить, какие еще надо отдать распоряжения, ничего не придумал и поинтересовался:
– А кто там орет-то так? Вроде бы не отрок – голос взрослый…
– Не знаю… может, из огневцев кто-то… или из пленных…
Прямо на душе полегчало – наконец-то у Роськи не нашлось ответа.
– Мы что, и пленных взяли?
– Ага! Четверых, правда, все раненые. А еще один боярин…
На берегу, рядом с причаленной ладьей раздались торопливые шаги и какой-то, не то обиженный, не то удивленный мальчишеский голос спросил:
– Господин сотник, дозволь обратиться? Отрок Парамон!
– Обращайся.
– Господин сотник, ногу-то хоронить по-христиански или как?
– Чего?.. Какую ногу?
– Так это… отрезанную… то есть отпиленную… это самое, лекарь Матвей пленному боярину ногу отъял и говорит: «Забирай». Я, значит, спрашиваю: «Чего с ней делать?», а он отвечает: «Можешь съесть или погреби с песнопениями».
– Шутник, бл…
– Чего, господин сотник?
– Закопай ее где-нибудь… без песнопений.
– А…
– А крест ставить не надо!
– Ага… Слушаюсь, господин сотник!
Средневековая операционная, она же перевязочный пункт, – зрелище не для слабонервных, впрочем, и для зрителя с крепкими нервами тоже не подарок. Дело даже и не в полном отсутствии анестезии – на худой конец, брыкающегося раненого можно и оглушить[15], и не в почти полном отсутствии антисептики – людей со слабым здоровьем детская смертность прибирала еще до достижения ими призывного возраста. Наряду с хирургическим инструментом, своим видом вполне подходящим для пыточных застенков, и методиками, включавшими в себя такие, например, приемы, как прижигание каленым железом, было и еще кое-что, в исторических фильмах деликатно умалчиваемое.