Давиде лежал один в особой палате, оборудованной сложнейшей аппаратурой, за ним велось строжайшее наблюдение.
И вот, наконец, рядом с ним была Сильвия. Крепко держа его за руку, она рассказывала:
— Мне очень жалко было расставаться с областным прокурором, мы с ним неплохо понимали друг друга. Но с Палермо покончено. Теперь я вновь в Милане, рядом с тобой…
Давиде слушал ее, пока еще молча. Губы были крепко сжаты. Глядевшие из-под бинтов глаза оставались холодны, не выражая ни волнения, ни радости встречи…
Вскоре Давиде начал вставать с больничной койки, осторожно двигаться по палате. Ему не хотелось ни смотреть стоящий в палате маленький телевизор, ни слушать радио. Он мог подолгу стоять, застыв у окна, и глядеть на деревья в окружающем больницу парке. Потом все с таким же бесстрастным, равнодушным видом, он опять ложился на постель. Казалось, его покинули все чувства, неизвестно чем были заняты его мысли. Его не радовало ни постепенное, медленное, но неуклонное возвращение к жизни, ни встречи с Сильвией, которая теперь была опять рядом с ним, здесь, в Милане.
Однажды, когда Сильвия после работы приехала в машине навестить его (клиника находилась довольно далеко от города), ее ждал неожиданный сюрприз.
В холле больницы, подойдя к барьеру, за которым сидела дежурная медсестра, Сильвия, как обычно, назвала номер палаты, в которую идет.
Но вместо обычного «Пожалуйста», услышала в ответ от дежурной:
— Мне очень жаль, но нельзя. Я не могу вас пропустить.
— Почему? Я — Сильвия Конти, иду навестить Давиде Ликату.
— Знаю. Но пациент просил его не беспокоить, категорически запретив кого-либо к нему пускать.
— Но в чем дело, что случилось?
— Не знаю. Состояние больного удовлетворительное, но его желание для нас закон.
Не слушая больше дежурную, Сильвия схватила трубку стоящего у медсестры на столике служебного телефона.
— Нельзя звонить по этому аппарату! — закричала дежурная. — Не смейте его беспокоить!
На помощь дежурной устремились другие медсестры.
Но Сильвия успела набрать номер палаты Давиде. В трубке раздались гудки, но к телефону никто не подходил. Наконец Давиде молча снял трубку.
— Давиде, это я — Сильвия! Мяня к тебе не пускают! В чем дело? Я хочу тебя видеть! — кричала Сильвия, но на том конце провода никто не отвечал. Потом Давиде не спеша повесил трубку.
Сильвию душили гнев и обида, но главное — она не понимала, в чем дело. Наконец, осознав, что он не хочет с ней говорить, Сильвия отошла от телефона и, ничего не понимая, все также, словно во сне, побрела к выходу, распахнула дверцу, села в машину, включила зажигание…