Ахнула, подпрыгивая, зависла в воздухе, но заметила лишь медный, в желтую крапинку хвост, что масляной молнией скрылся среди стволов.
Надо было в боевую форму обернуться, мстительно подумала Аэлло. Раз уж она теперь пешим ходом, пусть бы поганка все зубы обломала!
– Гадина! – крикнула вдогонку нахалке.
– Сама виновата и сама же на «гэ» ругается! Ай-ай-ай, – раздалось откуда-то сверху, но гарпии стало не до чьих-то нотаций.
Лодыжка принялась пухнуть, наливаясь неприятной тяжестью.
Аэлло запрыгала на одной ноге к толстому стволу, расправив крылья для равновесия. Опустилась на подушку буро-зеленого мха, здоровую ногу подвернула, больную вытянула и принялась разглядывать.
Осторожно коснулась пальцем опухшей лодыжки. Палец прикосновение ощутил, лодыжка – нет. Странное ощущение, как покойника трогать.
Оглушительный треск заставил поднять лицо к небу. Еще недавно было чистым, синим, а сейчас закуталось в махровое покрывало облаков и, обронив первые капли, обрушилось на землю упругим, ледяным потоком.
Аэлло скривилась, словно заболел зуб, и плотнее прижалась к теплому мшистому стволу. Повозилась, ноги согнула и обтянула край платья, укрывая заледеневшие стопы. На ногах сандалики на плоском ходу из полосок кожи, пальцы побелели от холода. Враз потяжелевшие, мокрые крылья расправила над головой, прикрываясь от дождя, и принялась жалеть себя.
Дождь закончился так же внезапно, как и начался, оставив после себя блестящие, умытые доспехи да прелый запах сосны и влажного камня. Лодыжка распухла, ее закололо мелкими иголками, точно отсидела. Дома Аэлло приложила бы синюю водоросль – и отека как ни бывало, но здесь все новое, незнакомое.
– И долго будем себя жалеть? – снова прозвучало сверху, даже как будто над ухом.
Аэлло шуганулась в сторону, воинственно расправив крылья. Но увидев того, кто нарушил важную процедуру саможаления, застыла, наморщив длинный, с горбинкой, нос. Крылья еще пару раз расправила и сложила, поудобней.
На толстой, кряжистой ветке дуба расселся некто, в черном хитоне, с капюшоном, полностью скрывающем лицо. Ростом с трехлетнего человеческого ребенка, или с семилетнюю гарпию. И голос опять-же детский. Только интонации глумливые.
– Долго сидеть собираемся? – спросил незнакомец.
Аэлло кожей почувствовала, как он под капюшоном ухмыляется.
– А тебе что за печаль? – огрызнулась, озираясь по сторонам.
– Ну а если есть печаль? – спросило существо и коротко хохотнуло.
– Да ты кто такой?
Светлые брови Аэлло съехались к переносице.
– Я?
Снова неприятный смешок, точно он закашлялся.